Эвелин Энтони - Виктория и Альберт

– Слава Богу! – Пальмерстон отправил платок в карман. – Благодарю Бога за это! Что касается методов, сэр, они изменятся именно так, как требует ее величество.

– Должен вас предупредить, – серьезно продолжал Альберт, – что королева непреклонна. Не советую вам потерять ее доверие во второй раз.

Пальмерстон подумал, что ему опять угрожают: стоит только ослушаться ее и, конечно, тебя, хлыщ, как мне придется распрощаться со своей должностью… Что ж, хорошо, посмотрим, каково вам будет распрощаться с любимцем народа! Не сейчас, а позже, но посмотрим!

– Я понимаю, – сразу ответил он, – я все прекрасно понимаю, и даю вам слово завоевать доверие ее величества, если даже мне это будет крайне сложно сделать. Сэр, мне бы хотелось добиться того же и в отношениях с вами.

– Мое мнение не важно для вас, – ответил ему Альберт. – Я только супруг королевы, и никогда не стану ни во что вмешиваться. Я только пытаюсь помочь, лорд Пальмерстон. Королева должна быть вами довольна, а не я.

– Понимаю, что не имею права просить вас, – тихо промолвил Пальмерстон, – но я был бы вам нижайше благодарен, если бы вы замолвили за меня словечко королеве. Ваша поддержка так могла бы помочь мне! Убедите ее величество, что ей ничего не угрожает с моей стороны, я стану точно выполнять ее желания. Вы ей скажете об этом, сэр?

– Конечно, – согласился Альберт, – обязательно. Но будет лучше, если мы рассмотрим хотя бы несколько примеров того, из-за чего произошли все неприятности. Садитесь, лорд Пальмерстон.

Пальмерстон поблагодарил его и расслабился. Он одержал победу и прекрасно понимал это. Он будет сидеть и выслушивать нимало его не волнующие мнения принца Альберта и соглашаться с ними. Он станет обещать и льстить, чтобы достичь перемирия, которое было необходимо ему только для того, чтобы не потерять пост министра иностранных дел. Для него ничего не значит испытать унижение перед принцем.

Они разговаривали около часа, и Пальмерстон старался не дать определенного ответа по вопросу, касавшемуся Шлезвига. А принц пытался с помощью подобного теста определить серьезность намерений министра иностранных дел. Черт бы побрал этих мелких немецких князьков и их проблемы! И черт бы побрал недомыслие принца, считающего, что политический деятель имеет точные планы по поводу любых событий. Конечно, как может он и королева, которая, как любая женщина, была весьма негибкой, понять, что политика основывалась на положении вещей и на ситуации, которая порой могла поменяться в течение нескольких часов? Было бесполезно пытаться втолковать Альберту, что невозможно решать судьбы наций с пером и бумагой в руках и единственное, что можно было сделать с заранее разработанным планом, это порвать его.

Принц-консорт никогда не поймет этого. Он все свое внимание посвящает мельчайшим деталям, никому не нужным и отнимающим драгоценное время. Альберт всегда старался низвести любую проблему до уровня простых понятий школьного учителя. Нестабильный курс гения, широта видения и искусство предвидения были ему неподвластны. Ему досталась душа бухгалтера.

После часовой беседы Пальмерстон покинул принца. Он так и не ответил прямо на вопрос Альберта, зато дал множество обещаний, которые не собирался выполнять, и просил Альберта помочь восстановить его отношения с королевой. Пальмерстон возвратился в Лондон, уверенный в себе и веселый, как всегда.

Королева и принц много волновались и грустили в конце 1850 года. В Германии было неспокойно, постоянно происходили волнения. В Англии никто не соглашался с Альбертом, что союз под властью Пруссии был лучшим выходом для его несчастливой родины. Никто не ценил качества прусского самосознания и не хотел признать, что сила и порядок – лучшая защита против волнений.

Англичане выражали глубокую неприязнь к этим классическим немецким качествам, и, как подозревал Альберт, происходило это потому, что он открыто восхищался ими.

Любовь к своей стране, долгое время скрываемая им во время обсуждения политики Англии выплеснулась наружу, когда он попытался использовать мощь Англии в интересах Германии.

У принца были существенные разногласия с Джоном Расселом, который несгибаемо противостоял Виктории и Альберту по этим вопросам, к нему, несмотря на свои обещания, через несколько недель присоединился Пальмерстон, вернувшийся к своей старой тактике. Королева была вне себя от ярости. Она злилась на своего премьер-министра и метала гром и молнии в отношении Пальмерстона. Виктория особенно страдала оттого, что нападки на Альберта и на его идею с выставкой активизировались и в прессе, и в палате общин.

Болезненным ударом для Виктории и Альберта стала смерть сэра Роберта Пила, лучшего друга принца, с которым он так плодотворно занимался политикой. Вскоре умер Энсон, который тоже стал близок ему. Виктория обращала внимание на непроходящую бледность супруга, у него совсем пропал аппетит. Она писала взволнованные письма барону, который в это время был в Германии, и просила его как можно скорее возвратиться, потому что у Альберта сильно пошатнулось здоровье после стольких потерь. После смерти Энсон а принц стал плохо спать, часто впадал в депрессию, и даже поговаривал о том, что стоит отказаться от мечты провести всемирную выставку.

Тут судьба нанесла английской королевской чете очередной удар: в Клермонте, где разрешили поселиться королевскому семейству Франции после отказа от трона, умер Луи-Филипп. Эта новость «убила» Викторию и Альберта. Проступки старого французского короля были забыты. Королева вспоминала его бегство из Парижа, унизительное принятие им защиты Англии. Она разрыдалась, поняв, как ужасна и окончательна смерть. Она не отпускала от себя Альберта, содрогаясь от мысли, что когда-то ей придется с ним расстаться. Их разлучит сила, куда более могущественная, чем ее собственная власть.

Виктория пришла в ужас, когда вспомнила, как легкомысленно раньше относилась к смерти. Сейчас, сидя с Альбертом в полумраке дома в Осборне и держась за руки, они разговаривали об этом шепотом. Они решили объявить траур и запретить развлечения. Траурные повязки, памятные кольца и портреты умерших – все это следовало непременно сделать, чтобы почтить их память. По примеру двора, народ начал уважать ее за соблюдение требований траура.

Это была часть философии Альберта – чисто немецкое увлечение размышлениями о судьбе и сентиментальность, которая смогла найти выход в нормальной атмосфере Англии. Виктория и Альберт горевали об ушедших Пиле, Энсоне и старом короле Франции, и все окружающие были обязаны соответствующе вести себя.

И неприятным диссонансом их настроению была веселость маленького принца Уэльского, которому слишком уж нравился его гувернер.