Эвелин Энтони - Виктория и Альберт

Амбициям России оказалось не суждено сбыться. Языческую тиранию Турции поддержали своей мощью две сильнейшие европейские христианские страны – Англия и Франция. На какое-то время мертвые, изувеченные, овдовевшие и осиротевшие люди воспринимались как часть цены в этой бесславной и, как оказалось, незаконченной войне.

Мисс Найтингейл была оказана необычная честь: ее пригласили в Балморал, где ее поздравила королева, а принц Альберт долго беседовал с нею об ужасающих условиях в армии во время этой кампании. Описывать страдания королевских солдат королеве Виктории оказалось сложным делом даже для такой храброй женщины, как Маленький Ангел Крыма. Она испытывала ужасное ощущение, подобное тому, что испытывал опытный мистер Пил, когда столкнулся с проблемой голода в Ирландии. Страдания не волновали ее величество, и сочувствие не было для нее естественной эмоцией. В отличие от принца королева быстро охладела к этой теме. Грязь, боль и безалаберность могли запачкать блеск победы. Королева не переносила, когда покушались на ее иллюзии. Потому мисс Найтингейл оставила свои жалобы и предложения для ушей Альберта.

В конце года лорд Пальмерстон проследовал в замок Виндзор, чтобы получить орден Подвязки из рук королевы. Он позже рассказывал Эмили, что Виктории даже удалось тепло ему улыбнуться, а его старый враг принц весьма щедро хвалил его действия во время войны. Они хорошо поработали вместе – он и Альберт, и некоторые предложения принца оказались вполне приемлемыми. Пальмерстон стал уважать этого человека, тем более что постоянное общение с ее величеством убедило его, что принц был необычайно тактичен все эти годы. Он, конечно, скучнейший человек и невероятный зануда, который никому не нравился, но он всегда пытался принести пользу Англии.

Эмили насмешливо улыбнулась ему:

– Ах, Генри, никогда бы не подумала, что именно ты станешь хвалить принца. Все ожидали крупного скандала между вами после того, как ты занял этот пост.

– Ха-ха-ха, и они были разочарованы, не так ли?! Ну, я же говорил тебе, любовь моя, что хотел выиграть войну, и принц желал того же! А это твердая почва, на которой вполне могут работать два совершенно несовместимых характера. Я никогда не выберу его, чтобы скоротать время после обеда, но он гораздо умнее, чем я о нем думал. Эм, как ни странно, он – патриот. Не потому что любит эту страну, а потому что считает это своей обязанностью. Клянусь Богом, мне кажется, что именно поэтому он держится. Черт побери, у него нет никаких развлечений. Ему даже пища не нравится. Зато королеве, хочу тебе сказать, очень нравится. Я никогда не видел, чтобы женщина ела так много! Так вот, принц предпочитает глоток воды хорошему вину. Он с удовольствием проводит часы, согнувшись над работой, а не выйдет на свежий воздух, чтобы немного размять кости.

Альберт – педант и зануда, и у меня такое впечатление, что теперь, когда закончилась война и мы победили, я начну ссориться с ним и с королевой так же часто, как и раньше. Но он был другом Англии, и я никогда не скажу ничего иного.

– У тебя щедрое сердце, – нежно заметила его жена. – И я люблю тебя за это.

Он подмигнул ей:

– Только по отношению к тебе, любовь моя. Мои слова не имеют никакого отношения к тому, что я собираюсь сделать. Я намерен поддержать независимость Италии от Австрии. Королева и Альберт стоят насмерть против этого. Я не согласен, что Германия должна объединиться под руководством Пруссии, они – за это. Я не уверен, что мне нравится будущий брак принцессы Вики с прусским принцем. Поэтому, боюсь, впереди нас ждут бури.

– Боишься? – Эмили Пальмерстон покачала головой. – Ты хочешь сказать, что надеешься на это!

Европа переживала период мира, но голос итальянского патриота Кавура нарушил покой людей. Он потребовал объединения Италии вокруг династии Савойи, и, несмотря на яростные протесты, поступавшие на Даунинг-стрит из Виндзора, Пальмерстон приветствовал этот проект.

Итак, мир сохранялся в Европе, хотя он и не был абсолютно безоблачным. Неожиданно Италия оказалась забытой, и Англия, которая снова процветала, была потрясена восстанием в Индии. Ужаснувшаяся страна узнала о скорой расправе с английскими офицерами и их семьями, о бандах индийских разбойников, все еще носящих форму королевской армии, которые жгли, , мучили и убивали людей.

Восставшие начали военные действия безо всякого предупреждения. Они ничем не проявляли своего недовольства. Пронеслись слухи, что сипаи решили, будто прибывшие патроны были смазаны коровьим жиром, и что если они к ним прикоснутся, то осквернят себя и нарушат законы индуизма.

Но какова бы ни была причина, она затерялась в хаосе, охватившем страну. Убийства, насилие и грабежи принимали все более устрашающие масштабы. Мятежники подчас действовали с нечеловеческой жестокостью. Английские солдаты с помощью индийских рекрутов из Пенджаба наказывали восставших с не меньшей жестокостью. Королева с ужасом узнала, что появился особый метод наказания. Она без содрогания не могла себе представить, что людей привязывали к дулам пушек и при выстреле их разрывало в клочья. Но потом она успокоила себя: ведь это те самые мятежники и их родственники, которые убивали несчастных английских женщин и их детей. В Канпуре, например, были убиты все белые жители, а их истерзанные тела сброшены в колодец.

Альберт слишком серьезно отнесся ко всему происходящему. Он глубоко переживал кровопролитие и жестокость, хотя они были необходимы. Принц изводил себя тем, что постоянно призывал правительство послать еще войска в Индию и навести там порядок как можно скорее. Он выражал мнение, которое Виктория не полностью поддерживала, что восставшие – неграмотный народ и не следует прибегать в отношении их к подобным изуверским мерам. Да, необходимо строго наказать, но не стоит проводить расправу повсеместно, нельзя разрешать английским солдатам мстить за своих соотечественников так же жестоко, как это делали сами сипаи.

В очередной раз оказалось, что Альберт был прав, когда говорил, что правительство никогда заранее не готово к экстремальным ситуациям и начинает действовать, только когда обрушится беда. Воинский контингент, который сражался в Крыму, был слишком быстро распущен. Как всегда, Пальмерстон слишком увлекся тем, что оказывал поддержку беззаконию в Италии и упустил из виду тревожную ситуацию в доминионах ее величества. Отношения между королевой и ее премьер-министром быстро ухудшались. Какой-то дьявол надоумил посадить его старого друга Джона Рассела в Министерство иностранных дел, и теперь настала очередь Рассела страдать от притока бесчисленных указаний и записок, протестов и выговоров, как это было с Пальмерстоном в прежние дни. В своих либеральных идеях он оставался таким же строгим, как и раньше, но у него отсутствовал дар Пальмерстона не обращать внимания на выговоры. Королеве всегда удавалось его расстроить. И пребывание Рассела в Министерстве иностранных дел стало цепью сплошных неприятностей.