Николай Задорнов - Амур-батюшка

Он вырвал ружье из рук попа, выстрелил, но промахнулся.

– Эх ты, стрелок!..

Гуси летели со всех сторон. Вдруг поп отнял ружье у Силина и, вскинув его, выпалил по вожаку. Слышно было, как дробь густо пробарабанила по перьям, дырявя крылья птицы. Гусь пролетел за палатку и пал камнем. Тотчас же, как по команде, по всему берегу пробежал разнобой выстрелов.

Гусей били из ружей и стреляли из луков. Охотники толпами бежали на холм, гольды стреляли с паперти. Покпа палил, стоя по пояс в воде, Улугу отплыл на оморочке, а Савоська и Айдамбо, забравшись на колокольню, били гусей в упор, пристроивши свои тульские дробовики между колоколами.

– Вот это побоище! – басовито воскликнул исправник.

Прибежали девки. Дуняша кинулась к отцу.

– Дрался! – с восхищением, так что взвизги прорывались в ее голосе, зашептала она. – Терешку и Андрея укротил!

– Кто это? – пьяно спросил Спирька, кидая гуся на стол.

– Илюшка…

– А-а! Ну, этот может. Живые?

– Не убились! – воскликнул Сильвестр. – Живучая порода.

– Конечно, – ответил Спирька. – Он же зверя зубами поймал. Такого охотника еще не было. А гусей-то он стрелял? – обратился рыжий к дочери.

Терешку повели к реке. Отец его забеспокоился, ткнул в бок дядю Котяя и велел пойти узнать, как сын.

– Да что ты! Они подерутся и помирятся, – увещевал его Тереха. – У Илюшки дедушка был, как по голове кого ударит – кровь из носа и из горла. Если люди дерутся, он придет: «Ой, дураки, вы чего!» И все разбегутся. По лицу ударит – шкура трескается. Так что ты не тревожься, все будет хорошо.

– Осенью парни из-за девок всегда около церквей дерутся, – сказал Силин. – Ничего худого нету. Надо только драться уметь.

Овчинников бранился, грозил отплатить Бормотовым, если с сыном что случится.

– Отплатишь! – передразнил его Пахом. – Это еще как сказать!..

– Дуня-то умница какая! Парни дрались, а она их разняла, – говорила Аксинья. Она была мягкая и слабая душой женщина, ей хотелось, чтобы так было.

– Церковь взыщет с грешных, – говорил поп. – Кто дерется и грешит, не уйдет от наказания. У меня ни один грешник не избегнет наказания! Пусть в храм несут грехи… Пойдут сюда молодые и старые, понесут горе и радость. Здесь, у церкви, в этой земле ляжет прах наш, – потрясая ружьем, гудел поп. – Священна будет ограда сия для потомков. Здесь положим мы якорь народа нашего, кости мучеников за амурское дело!..

Молодой чиновник устанавливал аппарат, желая заснять необычное зрелище паствы с ружьями и вооруженного попа на фоне церкви.

– Вот, господа, снимочек будет!.. Амурские колонизаторы. Малайка уж есть, теперь этот… Так альбом и составится!

Пришел Илья. Он заметил Дельдику.

– Я хотела, чтобы ты ко мне Айдамбо позвал, – улыбаясь, сказала ему девушка. – Но теперь уж не надо. Он сам ко мне подходил. Мы с ним разговаривали, – с потаенной гордостью молвила она, блеснув из-под пушистых ресниц вишневыми очами.

Сидя на скамейке на берегу озера, Айдамбо рассказывал Дельдике, как он строил церковь, копал огород, садил с попом овощи, а потом все лето ездил по рекам и озерам – гонял шаманов.

Дельдика слушала его и куталась в шаль точно так же, как это делала Дуня.

За это лето Айдамбо много раз свободно беседовал с женщинами и девушками. Ему приходилось объяснять им, что надо креститься. У орочен, удэгейцев, гольдов он помогал попу уговаривать народ.

Мимо проходил Иван.

– Надел поповскую одежду и думаешь, поди, стал умный? – Иван прыснул. – Ты и жениться раздумал?

– Как раздумал?

– Ко мне не приходишь.

– Я русским хочу стать.

– А ты попом заделался. В подряснике в деревню не покажись. Наши засмеют.

«Ивану не нравится?.. Или не хочет мне отдать девушку? Обманывает меня? Я так трудился, так старался!.. Что же теперь делать, как же научиться жить правильно? Неужели нет на свете человека, который мог бы мне сказать, как надо правильно жить?»

Тревожило Айдамбо и другое. А что, если Иван прав? В душе Айдамбо временами шевелилась неприязнь к попу.

«Вдруг окажется, что я на самом деле неправильно все делал? Почему неправильно, не знаю. И как будет правильно, тоже не знаю».

Тем временем Бердышов спорил с попом.

– Ты что же моего охотника себе забрал? – спрашивал Бердышов.

– Я его крестил, научил труду, – отвечал поп, – человека из него сделал.

– Он из-за невесты пошел креститься, – отвечал Бердышов, – это я ему велел.

– Вот и не стану венчать, коли так! – густым басом воскликнул священник.

– А невеста-то у меня, – усмехаясь, сказал Иван и похлопал попа по плечу.

– Миром надо, миром, – сбавляя тон, забубнил поп в бороду. – Уговоримся, Иван Карпыч, не подеремся, поделимся.

– А то давай драться. Ты мужик здоровый, с тобой славно подраться, – сказал Иван, засучив рукав.

– Эй, Ванька Тигр с попом из-за охотника драться хочет! – закричали подростки, подбегая к мужикам.

– Не подерутся, – отвечал Егор Кузнецов. – Милые бранятся – только тешатся.

«Может быть, Иван на самом деле мне скажет, как жить надо? – оставшись в одиночестве, с надеждой размышлял Айдамбо. – Пусть бы только Дельдику мне отдал. Уж тогда бы я знал, как мне жить».

Сердце Айдамбо не знало покоя.

Подошел отец.

– Что же людям надо от меня? – спросил его Айдамбо.

– Шкуры надо! – отвечал Покпа. – Без хорошей шкуры не проживешь.

Оломов впал в гнев.

– Перепорю всех! – орал он на вятских мужиков, сунувшихся к нему с какой-то жалобой.

Те надеялись, что на гулянке барин окажется подобрей. Оломов побагровел от злости, накричал на них и отогнал.

– Вон, вон! С глаз долой!.. Сюда хочу назначить им нового пристава, – обратился он к Барсукову. – Скажу вам откровенно: все эти фламандские нравы мне претят. Из этого добра не будет. Я полицейский, и мне за этих мужиков отвечать. Их надо обуздать. Нельзя позволить им вообразить себя какими-то вольными поселенцами. У меня на этот счет бумага секретная.

– Ну да, тут близок океан… – заметил Барсуков. – Могут быть опасения по части иностранцев.

– Нет, совсем не то, – отвечал исправник. – Иностранцы на виду и мало беспокоят меня. Да они люди благоразумные и практичные, главным образом очень дорожат тем, что тут порто-франко, умело этим пользуются. Они с полицией уживаются отлично. В Николаевске есть американец, так он однажды поставил в известность полицию о разговорах, которые вел один ссыльный. Американцы – торговцы, коммерсанты. Они, знаете, хотят заработать и хорошо жить. Вот и все их идеи. То же, собственно, что у полиции, – пошутил Оломов. – Я уж не знаю, какая там у них в Америке демократия, а тут мы сходимся. Только за ними приходится следить, чтобы не искали подставных лиц для занятия запрещенными иностранцам промыслами. А то золотым промыслом закон не позволяет заниматься иностранцам, так они ищут подставных лиц, и, кажется, Бердышов нагрел их на этом деле. За американцами надо следить по части уголовных дел, а политическим они не сочувствуют, так как политические – народ нищий и с них не заработаешь. А вот сущую опасность для нас представляют разные такие разночинцы вроде Максимова. Знаете его? Ученый географ, приехал из Петербурга и живет в Мариинске. Зачем только их пускают сюда! Знаете, неприятно его поведение и разговоры тоже нехорошие. Амур слишком удален от Петербурга, и тут может быть стремление к революционности. А подавить будет трудно. Вот что опасно! Могут забыть бога и царя! Надо поменьше разных ненужных экспедиций. Говорят, что сей Максимов знаком с адмиралом Невельским по Петербургу. Адмирал, при всем своем громком имени, личность весьма недоброжелательная. Он, как говорят, всюду, где возможно, льет грязь на чиновников, которые трудятся в Приамурье… Оскорбляет ученых, опровергает авторитеты! Послушайте-ка, что рассказывает про него Телятев, недавно приехавший из Петербурга, поинтересуйтесь… Телятев – талантливый человек. Решаюсь назначить его сюда становым. Он тут наведет порядки, отучит уральских мужиков умничать!