Николай Задорнов - Амур-батюшка

– Гуляй, кума!..

– Девчонки еще молоденькие, а славно танцуют, – сказал Спиридон.

– Подрастут – и можно сватать! – твердил Родион.

В избу ввалились великаны братья Овчинниковы.

– Ну че, гулеваним? Давай, давай, – бубнил Санька Овчинников.

Заплясали бабы, замелькали платочки. Петровна проплыла по избе.

Легкая и стройная, в белых рукавах и сарафане, в толстых чулках и ботинках, Дуня вышла на середину избы. Она подняла голову и, разводя руками, легко проплыла по избе.

– Вот Ваньку выбери!

Дуня повела плечами, улыбнулась.

– Гляди – Дунька! Молоденькая, молоденькая, а какой змеей вильнула!

– Парень, ожгла? Куда теперь денешься?

– Эх, ма-а, забайкальские казаки! – пустился в пляс Бердышов.

По тому, как ловко и с каким притопом Иван прошелся по кругу, видно было, что мужик он еще молодой и бравый. Он надулся, вытаращил глаза, лицо его побагровело.

– Гляди, Ванька чего вытворяет!

– Эй, бурхан пляшет!

– Брюхан, истинно брюхан…

Бердышов и Дуняша, взявшись за руки уж после того, как стихла музыка, отделали несколько коленцев, как бы не желая уступать друг другу конец танца.

Иван вдруг схватился за голову и грузно пошатнулся на сторону. Дуня засмеялась.

– Ты что?

– Вы, дяденька, маленечко меня не придавили, – отстранясь, вымолвила она.

Иван взял ее за руки и развел их, клонясь к ее шее.

Дуняша вырвалась и отбежала.

Иван, пошатываясь, отошел к столу.

– Хоть бы и я тигру показывал? А что? – говорил Спирька.

– Усов меньше стало. Кто-то повыдергал! – сердился Родион. – Куда тигра без усов!

– Тебе бы бороду повыдергать! – пробасил Овчинников, желавший отвести от себя подозрения.

– Хотя бы, – безразлично ответил Спиридон. – Что, без бороды не проживу?

– Ты думаешь, эта тигра нам легко досталась?

– Скорей всего, что китайцы выдернули, – сказал Сильвестр. – Мы только в шутку об этом говорили, но ничего не делали.

– Какие шутки! – с досадой воскликнул Родион.

– Вот Овчинников свидетель! – сказал Сильвестр.

– Я ничего не знаю… Это, верно, китайцы!

– Родион, встретишь Ваську Галдафу, повыдергай у него косу – это, наверно, он, – сказал Иван, пристально приглядываясь к Овчинникову, замечая его смущение.

– Ну чего, весело у нас?

– Как не весело! – засмеялся Иван. – И девчонки у вас славные. Я всем женихов найду. А одну, как подрастет, сам просватаю!

– А ты не хотел на праздники оставаться, – хлопнул его Родион по спине.

Шишкин за гульбой повеселел.

Иван гулял во всех домах. Тамбовцы радушно принимали его. В деревне распустили слух, что Иван и Родион где-то добыли богатство.

На прощание Шишкин крепко поцеловал. Ивана, просил приезжать еще.

Голубые озера стояли на льду Амура, и похоже было, что уже нет пути. Иван ехал на риск.

– Иван Карпыч, погоди, – окликнул его на дороге полупьяный Спирька.

– Чего тебе?

– Я тебя уважаю. Я все знаю и никому не скажу. Я сон видел, – таинственно заговорил мужик, – будто пошел я ловить калуг, а на прорубях заместо рыбы…

На огороде ходили Спирькины жеребята. Молоденькая кобыленка подошла к перегородке и потянулась к Иванову жеребцу. Буланый задрожал и, раздувая ноздри, стал обнюхивать ее. Кобыленка жадно тянулась трепетными губами к его морде.

– Смотри, кони милуются. Жеребенок, а покрыться хочет, – перебил Иван.

– Это тебе мерещится все! Не покрыться, а жеребенок просто играет… Глупости все на уме…

Иван проворно слез, вспугнул жеребенка, с жестокостью ударил жеребца кнутовищем по морде и опять лег в розвальни.

– Ты шибко пьяный сегодня, – сказал Иван Спирьке. – Чего городишь – я не пойму. В другой раз потолкуем. Ну, будь здоров!

– И тебе не хворать, – снял шапку Шишкин.

Иван погнал коней.

Едва поравнялся он со Спирькиной избой, как из ворот выбежала Дуня. Увидевши коней, она ахнула и замерла.

– Ты чего, плясунья, ахнула?

– Маленечко вам дорогу не перебежала.

– Смотри, а то я бы тебя бичом, – проезжая, весело молвил Иван. «А ведь славная девчонка подрастает», – подумал он.

Через два дня, где верхом, а где вброд, бросив по дороге розвальни и навьючив тюки на коней, Бердышов с трудом добирался к Уральскому.

Федор решил, что сейчас самое время съездить к лавочникам и что они после драки с Егором станут покладистей. «Хоть с Егоровых кулаков разжиться».

В Бельго он заехал к Удоге, но того дома не оказалось. Айога ушла утром в дальние фанзы, а старик был на охоте. Соседи его не выражали гостеприимства и почему-то враждебно смотрели на Федора. «Узнали теперь все, твари, про мылкинскую ловушку!» – подумал он.

Не хотелось Федору сразу заезжать к торговцам, но деваться было некуда. Чтобы дело повести как полагается, в лавку следовало бы зайти невзначай, даже будто нехотя.

Удрученный, тихо ехал Федор по деревне по направлению к лавке. Вдруг из какой-то фанзы вышел высокий молодой гольд с непокрытой, наполовину выбритой головой и, покачиваясь, пошел ему наперерез.

– Здрасту! – застенчиво улыбаясь, молвил он.

– Здравствуй! Ты какой здоровый детина, а какой стеснительный! Тебе если чего надо, так говори смелей.

– Меня знаес?

– Конечно, знаю! Апчих, что ли, тебя зовут?

– Уй-уй-уй, – удивился гольд. – Как знаю? Моя Гапчи… Уй! Черт тебе знает, как тебе помню все… Уй-уй-уй!.. – радостно засмеялся он тоненьким голоском. – Ты у Удоги гостил, тот раз приходил?

– Гостил.

– Моя тятька Хогота знаешь? Который медведя показывал…

– Знаю, знаю.

– Потом ты как раз был, на охоту ходил с Савоськой в компании…

– Ходил и на охоту.

– Ну, конесно, мы знакомы. Здрасту, – протянул Гапчи руку. – Нам пойдем?

– Зачем?

– Гости нам пойдем. У нас водка есть… Мясо тоже. Вон тот наш дом, там моя отец, моя баба есть.

Федор завернул к фанзе. Выпить водки, хорошенько поесть, завести знакомство с гольдом – все это было кстати. Федор вспомнил, что вражда между Мылками и Бельго шла из-за жены Гапчи, украденной им у соседей. Барабанов желал узнать все подробности.

Хогота, отец Гапчи, седоусый, приземистый, с красными, воспаленными глазами, радушно встретил Федора. По-русски он разговаривал лучше сына.

– Ну, как живете? Как с лавочниками обошлось дело? – спрашивал Федор.

– Ладно обошлось, помирились… Конесно, еще заботу имеем.

– Слышь, а где же Григорий?

– Тадяна, Тадяна!.. – крикнул Гапчи.

Вошла толстая молодая гольдка, с лицом белым и румяным, как у русской купчихи. Она стала подавать кушанья.

– Моя баба! – с восторгом воскликнул Гапчи. – Че тебе, нравил такой баба? Ей морда белый-белый… Правда? Че сказес?

Гапчи заговорил с гольдкой по-своему. Тадяна остановилась на свету и с лаской смотрела на мужа своими черными, чуть навыкате, маслянистыми глазами.