Николай Задонский - Жизнь Муравьева

В Карсе среди голодающего гарнизона находились женщины и дети, которые зачастую выходили из крепости в поисках пищи. Муравьев распорядился кормить их солдатским обедом и снабжать однодневным хлебным пайком. Не менее гуманным было отношение Муравьева к больным и раненым туркам. После сдачи Карса, как свидетельствуют очевидцы, Муравьев прежде всего отправился в турецкие госпитали, находившиеся на попечении меджлиса (городской думы). В госпиталях представилась страшная картина: оставленные без медицинской помощи и питания больные и раненые турки лежали вместе с мертвецами на гнилой соломе в нестерпимом смраде. Муравьев приказал собрать меджлис, где выступил с гневной речью, напомнив старшинам, что их богатства приобретены трудом простых людей и солдат, которым теперь они отказывают в насущном питании и уходе. После этого Муравьев привел председателя меджлиса в один из госпиталей, приказал снять с него шитую золотом одежду и богатую чалму, одеть в грязный лазаретный халат и положить на койку среди других больных, чтобы он испытал все лишения, претерпеваемые больными от равнодушия его к их положению. На следующий день старшины привели госпиталь в порядок.

См. пролог к настоящей хронике и примечания к нему.

Письма эти, отысканные в ОПИ ГИМ, публикуются впервые Хочется напомнить, что декабрист А. Розен в своих записках отметил: «Деятельность и способности Н.Н.Муравьева обращены были войною на Азиатскую Турцию, а не на Кавказ; народ прозвал его Карским за взятие Карса, за единственную победу в эту несчастную войну. Н.Н.Муравьев был долго в опале, лишен звания генерал-адъютанта… Он составляет редкое исключение, зато имел множество отличных достоинств, жаль, что не умели употреблять его вовремя и в тех местах, где он был бы полезнее». Воронежский поэт И.С.Никитин отозвался стихами «На взятие Карса», а великий русский композитор М.П.Мусоргский сочинил марш «Взятие Карса».

«Записки» В. А. Инсарского помещены в «Русской старине», т. 7, 1895.

Кравцов И.С. Кавказ и его военачальники, – Русская старина, кн. 6, 1886.

В этой записи, сделанной Н.Н.Муравьевым, обращает, внимание его отношение к политическим проступкам, которые, по его мнению, вполне извинительны и не заслуживают строгого наказания.

Писатель В. Г. Короленко, живший долгое время в Нижнем Новгороде, напечатал в журнале «Русское богатство», 1911, № 2 очерк «Легенда о царе и декабристе», дав следующую оценку деятельности А.Н.Муравьева: «Революционер и мечтатель в юности, прошедший долгую школу дореформенного режима, – сам он стоял на грани двух периодов русской жизни. Свободолюбец мечтой, всеми привычками и приемами он принадлежал к старому типу самовластного дореформенного чиновничества. Необыкновенно даровитая натура, он в совершенстве овладел этими приемами и направил их как новый Валленрод на разрушение основ этого строя. Но когда стена векового рабства наконец рухнула, увлекая за собою и многое другое, – старый декабрист очутился лицом к лицу с новыми требованиями жизни, к которым примениться ему было уже трудно… А стремился он к новому до конца. И через все человеческие недостатки, может быть, крупные в этой богатой, сложной и независимой натуре, светится все-таки редкая красота ранней мечты и борьбы за нее на закате жизни».

Деятельность А.Н.Муравьева освещена мною подробно в очерке «Губернатор-каторжник». См. кн. «Тайны времен минувших».

Последние фразы, сказанные Н.Н.Муравьевым, взяты дословно из его неопубликованных «Записок», Он сам перед сильными мира сего не угодничал и совестью не кривил. Вышеупомянутый граф М.Д.Бутурлин в своих «Записках» с возмущением поведал такой случай: «В бытности Н.Н.Муравьева главнокомандующим на Кавказе он получил письмо императрицы Александры Федоровны, но по какому делу, не знаю. Прошло довольно времени, когда Наталья Григорьевна, случайно спросив его, отвечал ли он на это письмо, узнала, что еще не отвечал, «потому-де, что очередь не дошла до этого письма». Вот каков был царедворец!»

Петр Бренчанинов, адъютант Муравьева, записал: «Будучи не раз очевидцем его гражданской доблести как государственного деятеля, я вынес убеждение, что совестливость его имела свой масштаб, часто и многим казавшийся неприменимым к служебной деятельности» (Русский архив, 1885, кн. 3).

Последние годы жизни Н.Н.Муравьев провел в Скорнякове, где и скончался от воспаления легких 23 октября 1866 года, завещав похоронить его как можно скромнее в тихом Задонске.

В Скорнякове Николай Николаевич усиленно занимался литературным трудом. Здесь написаны им две большие книги «Русские на Босфоре» и «Война за Кавказом», здесь приводил он в порядок свои «Записки», хотя понимал, что при существующих цензурных условиях опубликовать их ему не удастся.

7 июля 1865 года он сделал последнюю запись в дневник: «Но полно писать. Через неделю должен миновать 71 год. Часто память изменяет, слабеют силы телесные и нравственные, тускнеют глаза. Совершается век мой, я пережил всех друзей, постепенно разрушается мой семейный быт, впереди – одиночество.

Прекращая сей дневник, посвящу остальные дни, насколько оставшееся время и силы позволят, приведению в порядок собранных и составленных мною в течение целой жизни «Записок».

Великое бы для меня было утешение, если б встретил личность, которая при разумении дела охотно приняла бы от меня на сохранение обильный труд всего моего века, с тем чтобы при удобном времени и обстоятельствах приложить старание к добросовестному обнаружению событий, не лишенных занимательности».

Смысл последней фразы ясен. Он жил в жестокое время, в сибирской каторге погибли лучшие его друзья и единомышленники, сам он долго находился под строгим надзором, обстоятельства вынуждали его к осторожности, он не мог в своих «Записках» сказать всего, что хотелось, приходилось многое замалчивать, о многом говорить иносказательно, выказывая иной раз наружное уважение лицам, которые «уважения не заслуживали».

Он хотел, чтобы потомки поняли, при каких обстоятельствах делались им записи, и чтоб события, вынужденно им затушеванные, были добросовестно обнаружены в их подлинном виде. Впрочем, он не раз и в других дневниковых записях как бы снабжал «ключами» вдумчивых читателей, намекая, что причины некоторых важных дел указаны им не совсем точно и что они «останутся раскрыты только для тех, кои внимательно рассудят все обстоятельства дела».

Мне приятно сознавать, что, пользуясь его «ключами», опубликованными и неопубликованными записями и огромным эпистолярным наследством, я в какой-то степени прочитал любопытнейшие страницы большой и содержательной жизни, отданной на служение своему отечеству, которое в те времена было угнетено самодержавным деспотизмом, но виделось Н.Н.Муравьеву и его товарищам сквозь завесу дней свободным, просвещенным и могущественным.