Николай Задонский - Жизнь Муравьева

Александрина подняла на генерала не скрывавшие укора правдивые и ясные глаза:

– А разве нельзя быть более милосердными?

Бенкендорф невольно смутился:

– Воля государя… Я обязан предупредить вас…

– А я ничем не обольщаю себя, – вздохнула Александрина, – и готова пожертвовать всем, лишь бы быть с мужем…

И вот на днях Никита Муравьев, осужденный на двадцать лет каторжных работ, в кандалах, с жандармами, проследовал в Сибирь. Александрина встречала его и простилась с ним в Ярославле. С ней были сестры Вера и Наташа. Они провожали не одного Никиту. На каторгу отправляли единственного их родного брата Захара Чернышова, и Александра Михайловича Муравьева, младшего брата Никиты, и сколько еще родных и близких!

При последнем прощальном объятии Александрина думала лишь о том, чтоб ободрить мужа, она сказала с улыбкой:

– Мы расстаемся с тобой ненадолго… Не простудись смотри в дороге и жди меня!

Вчера она приехала с сестрами в Москву из Ярославля, чтобы проститься, может быть, навсегда со стариком отцом и с больной, парализованной матерью и, не медля ни одного дня, ехать вслед за мужем в далекую и страшную, по общим представлениям, таежную, каторжную Сибирь…

Ночь она провела у постели матери и только ранним утром перебралась в гостиную, чтобы, сидя, как она любила, в глубоком старинном бабушкином кресле, немного вздремнуть. Но первые неяркие лучи зимнего солнца пробудили ее, и она поняла, что вновь нахлынувшие скорбные мысли больше заснуть не дадут…

Кукушка старинных часов, находившихся в соседней комнате, прокуковала десять раз. Александрина встала, машинально поправила перед зеркалом растрепавшиеся золотистые волосы, затем присела к небольшому письменному столику, зачинила перо и принялась за письмо Екатерине Федоровне, зная, как свекровь нетерпеливо ждет ее сообщения.

Она не заметила, как в гостиную быстро вошла необычайно оживленная сестра Наташа.

– K тебе Пушкин приехал!

– Какой Пушкин? – недоумевая, спросила Александрина.

– Поэт Пушкин! Александр Сергеевич! Говорит, что желает видеть тебя по неотложному делу…

– Ну, хорошо, так проводи его сюда, Наташа…

Сестры Чернышовы были восторженными поклонницами Пушкина, знали его как смелого и остроумного поэта, в доме Чернышовых частенько появлялись рукописные вольнолюбивые его стихи, которые заучивались наизусть. Александрина познакомилась с поэтом в Петербурге, будучи еще девчонкой, и он запомнился ей оживленным, необыкновенно темпераментным, юношески задорным. Но годы ссылки и связанные с восстанием декабристов события не прошли для него бесследно. Александрина сразу это отметила, взглянув на вошедшего в гостиную поэта. Пушкин был в черном сюртуке, темном, наглухо застегнутом жилете, казался угрюмым, на лице с широкими бакенбардами появились резкие морщины, поредела копна кудрявых волос, и голос потерял былую звонкость.

– Извините, что я решился побеспокоить вас в такое время, Александрина Григорьевна, но, может быть, узнав о цели моего визита, вы не осудите строго…

Александрина приветливо подала ему руку, он крепко, до боли, сжал ее и, глядя в глаза, продолжил:

– Я узнал от Волконских, что вы завтра уезжаете туда, где будет Никита Михайлович… Меня восхищает ваше мужественное решение, я испытываю благоговейное чувство перед небывалым подвигом жен несчастных узников… – Пушкин порывисто вздохнул, и голубые прекрасные глаза его затуманились. – Сo многими из них я был близок и хочу, чтобы они знали, что я мысленно по-прежнему всегда с ними… Я прошу вас передать им вот это мое небольшое послание…

Пушкин протянул Александрине аккуратно сложенный листок со стихами.

Она попросила:

– Прочтите сами…

Он сделал молчаливый полупоклон в знак согласия и глухим взволнованным голосом начал:

Александрина слушала затаив дыхание. Каждая строка пушкинских стихов проникала в душу. Она ясно представила себе, какую радость доставят они там, как ободрят Никиту и его товарищей, и когда Пушкин закончил, она со слезами на глазах тихо и благодарно промолвила:

– У меня нет слов, чтобы выразить вам свою признательность. Ваши стихи будут для них чудесным бальзамом…

Пушкин между тем достал из кармана другой листок и, положив его на столик рядом с первым, сказал:

– А здесь десять строчек для моего лицейского товарища Ивана Ивановича Пущина. Прошу сохранить их, может быть, вам где-то там придется повстречаться с ним…

И, уже не дожидаясь приглашения, прочитал:

Позднее декабрист Иван Иванович Пущин в своих «Записках» вспоминал:

«Вслед за мужем она поехала в Сибирь, в 16 суток прискакала из Москвы в Иркутск. Душа крепкая, любящая поддерживала ее слабые силы. В ней было какое-то поэтически возвышенное настроение, хотя в сношениях она была необыкновенно простодушна и естественна. Это составляло главную ее прелесть. Непринужденная веселость с доброй улыбкой на лице не покидала ее в самые тяжелые минуты первых годов нашего исключительного существования… Помню тот день, когда Александра Григорьевна через решетку отдала мне стихи Пушкина… Воспоминание поэта, товарища лицея, точно озарило заточение, как он сам говорил, и мне отрадно было быть обязанным Александре Григорьевне за эту утешительную минуту».

… В августе 1826 года войска Аббас-Мирзы, нарушив договор, вторглись в Карабах, обложили крепость Шушу. Конница Гассан-хана подходила к Караклису. Война с персиянами разгоралась. Надо было защищаться.

Пограничные воинские части под командой Севарзедшидзе и Муравьева вынуждены были на первых порах оставить Гумры и Караклис и расположились лагерем близ недостроенной крепости Джелал-Оглу. [32]Неприятельские пикеты заняли вершины Безобдала.

Ермолов послал в Джелал-Оглу подкрепление. Сюда собирались грузинские конные ополченцы. И вскоре здесь был сформирован для вторжения в неприятельские границы особый отряд из девяти рот пехоты, конной артиллерийской бригады, ста пятидесяти казаков и шестисот человек грузинской конницы. Начальником отряда главнокомандующий назначил прибывшего сюда генерал-майора Дениса Давыдова, знаменитого поэта-партизана, а начальником штаба – Николая Муравьева. Разработанный ими план смелого рейда был блестяще осуществлен.