Георгий Марков - Строговы

Не везло Степану Дубровину. Неудачи следовали одна за другой. Зимой вымерзли посеянные на холмах озимые. Степан приналег весной на работу, хотел засеять загона три яровых, но перед самой пахотой описали за недоимки и свели со двора последнюю лошаденку. Не зря, видно, говорится: беда в одиночку не ходит. Перед сенокосом Степан с женой Варварой и дочерью решил идти на хутора к эстонским кулакам-переселенцам. О том, что посевы погибли и хлеб придется зарабатывать в людях, Маня знала давно, но она никак не предполагала, что для этого придется почти на целый месяц уехать из родного села.

Отец сказал ей об этом в воскресенье, накануне отъезда. Вечером, вялая и печальная, она зашла к Бодонковым за Дуняшкой. Вместе пошли к амбарам на игрища.

Артем стоял рядом с Ромкой Горбачевым, поодаль от круга. Увидев Маню с Дуняшкой, он заулыбался и крикнул весело:

– Наше вам с кисточкой!

Белокурая, голубоглазая Дуняшка звонко засмеялась, бойко затараторила. А Маня с такой тоской посмотрела на Артема, что он в одно мгновение построжел и подумал с тревогой: «Что это с ней? Просватали, что ли, ее?»

Вскоре Ромка с Дуняшкой ушли на круг плясать, и Маня рассказала Артему о предстоящей разлуке.

Домой шли втроем. Ни Артем, ни Маня не скрывали перед Дуняшкой своих чувств и разговаривали при ней без стеснения.

Ночь стояла темная, безлунная и какая-то ласкающая, мягкая. Легкие вздохи ветерка были едва ощутимы.

Шагая по мягкой дороге, обняв-одной рукой Артема, а другой придерживая за локоть подругу, Маня наказывала Дуняшке строго следить за Артемом. Артем тихо и грустно посмеивался, а Дуняшка клялась и божилась не спускать с него глаз. Проводив Дуняшку домой, Артем и Маня долго еще бродили по темным, глухим улицам села, оттягивая наступление горьких минут разлуки.

Утром они разъехались в разные стороны: Артем к себе на поля, а Маня на хутора, к кулакам-эстонцам.

И потянулись однообразные дни, знойные и тягучие. Единственным утешением Артема было то, что время не стояло на одном месте. Миновали понедельник, вторник, среда, и вот уже наступила суббота.

Весь этот день Артема мучила мысль: «Ехать в село или нет?»

Помня свое обещание Мане, он решил не ездить, и когда под вечер Матвей, Анна и дед Фишка стали собираться домой, он заявил, что останется на полях и займется охотой.

Лениво спускались сумерки, заволакивалась дымкой яркая синева неба. Блекли подернутые резким багрянцем осины. Над лесом несмелым, бледным светом загорелась первая звезда. Артем разжег костер, испек в золе несколько картофелин, поел и отправился в балаган.

Лежа на соломе, он представил себе, как сейчас парни собрались где-нибудь у забора на бревнах и негромко ведут задушевные разговоры о работе, о девчатах, о предстоящих осенью свадьбах.

«А тут лежи вот, как барсук в норе», – вздохнул Артем.

Утром Артема вновь начали терзать сомнения. День выдался лучистый, голубой. Коротать его в балагане не хотелось, Артем взял ружье и пошел бродить по полям. Он шел от одного болотца к другому, изредка стрелял, подбирая убитых уток. Незаметно он вышел на чистую поляну и увидел изгородь. Это была поскотина села. Артем остановился возле нее и подумал: «Вот чудо! Будто бы и не хотел в село идти, а пришел».

Дома его встретили с радостью, и добычу рассматривало все семейство. Агафья подала ему обед, и он уселся за стол.

Взглянув в окно, Артем увидел Дуняшку Бодонкову. Она тихо прошла мимо окна, потом повернула обратно и прошла еще раз.

«Что она кружится? Может, какие-нибудь вести от Маняшки есть?» – подумал Артем и поторопился окончить обед.

Нарядившись в красную сатиновую рубаху, прихватив отцов пиджак, он вышел на улицу.

– Ну что? – спросил он, подходя к Дуняшке.

Та взглянула на него смеющимися глазами и задорно встряхнула белокурой головой.

– А ничего, тебя жду.

– А я думал, что ты от Маняшки какие-нибудь вести получила, – не скрывая неудовольствия, проговорил Артем.

– Ух ты какой! Вести! Мне их сорока, что ль, на хвосте принесет?

Они вышли проулком на поляну, желтевшую от множества ярких желтых цветов «куриной слепоты». Уселись на самом солнцепеке. Артем лег, приставил к лицу ладонь, защищая от лучей солнца глаза, и смотрел в небо.

Дуняшка улыбнулась и, помолчав, проговорила с напускным недружелюбием:

– Дьяволенок! Уродился же такой… Брови-то как писаные.

От хлебных амбаров донеслись до них переливы гармошки и звонкие девичьи голоса. Они поднялись и пошли на игрища. То, что Маня уехала и Артем остался под строгим присмотром Дуняшки, знали все девки и парни, и поэтому никто не удивился, увидев Артема вместе с Дуняшкой. Только Полюшка Грудина, чистосердечно признававшаяся в своих чувствах к Артему, не замедлила вновь во всеуслышание заявить об этом. Выскочив на круг вместе со своей подругой Наташкой Овчинниковой, она закружилась, затопала ногами и, размахивая платочком, пропела:

Дуняшка с поспешностью схватила Артема за руку и с неподдельной злобой прошептала:

– Ишь змеина! Еще грозится!

Втайне Артем был польщен Полюшкиной частушкой и, удивленно взглянув на переменившуюся в лице Дуняшку, подумал: «Вот она какая, горой за Маню стоит».

С гулянья они отправились вместе.

Возле своего дома Артем остановился и стал прощаться, но Дуняшка оттолкнула его руку.

– Ты что, спать? Пойдем посидим вон на бревнах.

– Да нет, неохота. Вставать завтра рано, – попробовал отговориться Артем.

Дуняшка не отступала:

– Маленько посидим, с полчасика.

Сидели молча. Артем чувствовал, что Дуняшка дрожит. Он слегка толкнул ее плечом, спросил тихо:

– Ты что, то ль в лихорадке?

– Озябла.

– Озябла? Шелудивый поросенок и в петровки мерзнет, – засмеялся Артем.

– А ты не смейся, лучше погрей, – сказала Дуняшка и, не дожидаясь согласия Артема, придвинулась к нему плотнее.

Артем распахнул старый отцов пиджак и полой прикрыл ее. Дуняшка охватила Артема руками, положила голову на его плечо и сидела не шелохнувшись. Ей стало так хорошо и удобно, что она от удовольствия готова была замурлыкать.

– Идти надо. Спать охота, – проговорил Артем.

Дуняшка разняла свои руки и, потягиваясь, встала. Артем проводил ее немного по проулку и заторопился домой.

«Нет, это тебе на Маня», – сказал он сам себе, без сожаления расставшись с Дуняшкой.

В тяжелой работе, в воспоминаниях о Маняшке, о первой встрече с ней миновала и вторая неделя разлуки.

Поздно вечером Артем возвращался проулком с кручи, где обычно по субботам собирались на тихие и мирные беседы одни парни.