Георгий Марков - Строговы

Матвей долго не мог заснуть. Из второй половины избы до него доносился шепот: Степан бранил Василису за то, что она выболтала охотнику лишнее.

Забылся Матвей далеко за полночь, а когда очнулся, уже рассвело.

Василиса прошла во двор с подойником. Зимовской сидел у окна, молча сучил дратву. Старуха с мальчишкой все еще спали.

Матвей убрал за собой постель и стал собираться в дорогу. Зимовской был неразговорчив, однако пригласил его подождать, пока Василиса вскипятит самовар.

Матвей отказался, сославшись на то, что путь не ближний. Прощаясь с хозяином, попросил у него пяток серянок, извинился за беспокойство.

– Тебе, Степан Иваныч, поди часто охотники-то докучают? Был нынче кто-нибудь?

– Ты первый, – ответил хозяин.

«Значит, незнакомец не проходил здесь», – подумал Матвей.

На пасеку Матвей пришел в сумерки.

В доме только что зажгли лампу. В чистой прихожей было тепло, уютно. Топилась железная печка, и в квадратные дырочки г дверцы на пол падали полоски яркого света.

Домашние встретили Матвея удивленными взглядами.

Он поздоровался и не торопясь стал раздеваться. Отец, мать и жена следили за каждым его движением.

– Не то с Фишкой, сынок, что случилось? – спросила Агафья.

– Нет, мама, дядя здоров.

Матвей сел на лавку. Захар, Анна, Агафья окружили его и, не шевелясь, словно завороженные, выслушали весь рассказ.

– Езжай, езжай завтра в Волчьи Норы. Заяви старосте, – посоветовал Захар. – Негоже так душу христианскую без поминовения оставлять.

Агафья согласилась с мужем:

– Заяви, Матюша. Родня поди есть. Ищут, наверно, теперь, мучаются. – Она ласково взглянула на сына. – Да сами-то, Матюша, с оглядкой ходите. А то вот так же заплутаетесь, не приведи господь.

– Вот попомните меня: засудят Матюшу с дядей, – взволнованно заговорила Анна. – Скажут, что они убили. А на мой згад так: человека схоронить в тайге, крест поставить – и делов только.

– Чепуху мелешь! Правду всегда видно, – вспылил Захар.

На щеках его проступил румянец. Голубые глаза оживились, заблестели. Старик не любил, когда ему перечили.

– Ишь удумала что! Засудят… Ты не кличь беду-то, не кличь! – ворчал он.

– За правду не судят, Нюра. Правда – что масло: всегда наверху, – попыталась сгладить грубость старика Агафья.

Анна с досадой махнула рукой.

После ужина Захар зажег четыре свечи: три поставил в горнице перед божницей, четвертую воткнул в большой медный подсвечник. В одну руку он взял подсвечник, а другой стал махать, словно держал в ней кадило.

Захар не спеша ходил из прихожей в горницу, из горницы в прихожую и тянул густым голосом:

– Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас…

Скоро он так увлекся «панихидой», что стал размахивать и подсвечником.

– Свя-а-ты-ый бо-о-же, свя-а-ты-ый…

Во время «богослужения» Захара никто не считал нужным молиться. И теперь все занимались своим делом.

– Свя-а-тый бо-оже… – тянул Захар.

Матвей зевнул, встал из-за стола и прошел в горницу, где Анна взбивала перину на широкой двуспальной кровати.

– Хватит, Захарка, хватит, – остановила его Агафья. – Бог-то – он не глухой, с одного разу слышит. Дай-ка лучше Матюше с дороги выспаться.

– Ты не тронь меня, старуха, не тронь! Я за того молюсь, который в тайге погиб.

Все же вмешательство Агафьи возымело свое действие. Захар прошелся еще раз, перекрестился и, потушив свечи, вышел в прихожую, плотно закрыв за собою дверь.

Матвей, оставшись с Анной, подошел к ней, притянул к себе, обнял. Анна уткнулась лицом ему в грудь, всхлипнула.

– Ты о чем?

– Боязно, Матюша.

– Отчего боязно-то?

– И от этого вот, – она положила руку на большой живот, – и оттого, что в тайге не по-хорошему у вас.

Матвей усадил ее на постель.

– Не убивайся, Нюра, все будет по-хорошему. Насчет этого, – он кивнул головой на живот, – не ты первая, не ты последняя. А о тайге тоже зря печалишься. Лучше расскажи: как жила тут без меня?

Он погладил Анну по спине, обнял ее за плечи. Она привалилась к нему крепким, точно сбитым телом.

– Жила ничего, только с батей часто ругались.

– Чего вы с ним не поделили?

– Да ведь он, знаешь, какой? Раз я вымыла пол, а он несет на сапогах грязи пуд. Я говорю: «Вытер бы, батя, ноги». Как он поднялся, как разбушевался! «И ты, говорит, туда же, и тебе не угодил! Агафья с крыльца гонит, эта в избу не пущает. Может, мне еще час под дождем мокнуть, пока вы тут со всем управитесь?»

Матвей засмеялся.

– А дальше что было?

– Поехал он в Волчьи Норы, вернулся выпимши, веселый. Входит, вытаскивает из кармана матушке платок, а мне серьги: «Вот вам за то, что я пол топчу». А в другой раз схватились с ним еще пуще. Я говорю: «Надо бы, батя, на мельницу съездить. Муки в амбаре на три квашни». Как он закричит: «Не указывай! Сам знаю, как жить. А на мельницу не поеду. На меня другие намелют». Так и не поехал. Сами с мамой ездили. Потом еще корить нас начал за то, что мы дешево за помол заплатили, мельника будто обманули.

Анна вздохнула и заговорила просящим шепотом:

– Сам бы, Матюша, взялся за хозяйство. Насидимся мы так без хлеба. Да и стайки надо бы поправить, сена подвезти. А бате я больше ничего говорить не буду. Пусть хозяйствует как знает…

Анна вышла за Матвея против воли родителей. Они не хотели этого брака. Сватался за нее другой жених – Демьян Штычков.

Родителям Анны жалко было упустить такого жениха, как Демьян. После смерти отца он остался единственным наследником большого хозяйства. Штычковы исстари считались первыми хозяевами на селе. У них было много скота, пашни, всегда они держали годовых работников.

Но сам жених был с повинкой. Еще в детстве лошадь ударила Демьяна копытом в лицо и переломила нос. Стал он ломоносый и говорил с тех пор гнусавя. Не вышел наружностью Демьян, не чета был Матвею.

Да и в народе Матвея уважали больше. Слава о его смелости в охоте на медведей шла по всей округе. Был он к тому же искусный гармонист, и не одна девка вздыхала, глядя на рослого, статного парня.

Марфа, мать Анны, отговаривала дочь:

– Смотри, Нюрка, насидишься за Матвеем голодом. Хозяйство Строговых не ахти какое. Все богатство в пасеке, а на пасеку надежда плохая. Сегодня она есть – завтра ее не будет. Мор на пчелу и не таких, как Строговы, разорял.

Анна и сама понимала, что мать говорила правду.

Демьян жил богаче, хозяйство его было прочнее. Но Анну тянуло к Матвею. Про себя она думала:

«Ничего, и мы заживем не хуже других. Будем землю пахать, скот разведем, мельницу поставим. Там, на пасеке-то, вон какие просторы. На селе завидовать будут».

И она настояла на своем: ее просватали за Матвея. Демьян Штычков с горя пил без просыпу. Три года он ждал, когда подрастет Анна, считал ее своей невестой. Да и она не отталкивала его – на вечерках заигрывала с ним. Полгода спустя после свадьбы Анны он женился на бедной-пребедной девке Устиньке Ганыпиной.