Георгий Марков - Строговы

– Ну, чистый министр ты, дед Фишка. Рассудил, как по-писаному! – восторженно сказал Архип Хромков.

Мужики одобрительно засмеялись.

– Чего там! Таких бы вот к царю приставить, гляди – и жизнь бы пошла иначе, – серьезно заметил Силантий.

Начало смеркаться. От непросохшей земли подымался облачками туман. Весеннее небо потемнело и стало уже не синим, а бледно-серым. Воздух посвежел, и на речке, сравнявшейся от весенних вод с берегами, заиграл ветерок.

Покурив, мужики начали работу сразу в двух местах.

Топором, предусмотрительно захваченным дедом Фишкой, плот разбили в несколько минут. Течение речки подхватило вытолкнутые из заливчика бревна и быстро понесло их, смывая налипшую в стоянке желтую, ноздреватую пену.

В буераке пришлось повозиться долго. Сначала устроили скат, выложив к берегу две линии бревен. Потом стали разбирать ярус леса. По скату бревна катились, как по рельсам, легко и бесшумно, и падали прямо в воду. Хотя работа шла легко и дружно, прошло не менее четырех часов, пока весь штабель бревен был разобран и последнее бревно сброшено в речку.

В село возвратились глубокой ночью поодиночке, по разным дорогам и тропам.

Матвей думал, что Юткины и Штычков узнают об исчезновении леса немедленно. Но прошел день, второй, миновала пасха, а село молчало. Матвей прислушивался к тому, что говорили мужики и бабы, собираясь на завалинках, на крыльце у магазинов купца Голованова. Насчет исчезновения леса из буерака никто и словом не поминал.

«Неужели сами хозяева еще не знают? – недоумевал Матвей и несколько раз спрашивал себя: – А может быть, и лес-то не их?»

Все эти сомнения разрешились только поздней весной.

В воскресенье у церкви собрался сход. Староста Герасим Крутков доложил обществу, что старая поскотина стала мала для села и надо ее расширить за счет прирезки болотистой и непригодной для обработки ложбины. Требовалось построить новую изгородь протяженностью в три версты. Дело это было ясное, очевидное, и никто спорить с ним не стал. Но когда писарь зачитал, кому и сколько надлежит сделать новой изгороди, поднялся такой шум, что нельзя было ничего понять. Герасим Крутков стучал кулаком по столу, махал картузом, потом вскочил на стул и, с большим трудом успокоив сход, принялся объяснять.

– Мужики! – надрываясь, кричал он. – Без толку шумите. Изгородь делили подушно. Кто сколько, значит, имеет душ, столько и получает. Больше детишек народил – больше и изгороди делай. Верно делили. По справедливости.

Сход было опять зашумел, но тут на завалинку церковной сторожки вскочил Матвей Строгов и крикнул:

– Тихо! Старосту спросить хочу.

Сход стал затихать и вскоре успокоился вовсе.

– Хочу спросить тебя, Герасим Евсеич, – начал Матвей. – Ты говоришь: раз больше детишек народил, больше изгороди делай. Вот мне и непонятно: кого ты думаешь в поскотину выпускать – скот или детишек?

Мужики захохотали. Архип Хромков бросил какое-то меткое словечко, отчего вспышки смеха стали еще дружней, но один из сторонников старосты, Ефим Пашкеев, крикнул Матвею:

– Дело толкуй, Захарыч! Шутить мы все горазды.

Матвей подхватил слова Ефима и, досадливо махнув рукой в ту сторону, где все еще слышался смех, сказал:

– Не до шуток тут! Выходит так: Филипп Горшков при одной корове и одном коне будет строить сорок сажен изгороди, а Демьян Штычков – всего четыре сажени…

– А ты как думал! Чтобы Филипп ничего не строил? – крикнул Ефим Пашкеев.

– А я так думаю, Ефим: пусть будет наоборот. Демьяну – сорок саженей, а Филиппу – четыре. Изгородь надо делить не по душам, а по скоту.

Дальше Матвею не дали говорить. Поднялся такой крик, что казалось, вот-вот мужики бросятся друг на друга с кулаками. Поняв, что сход не успокоить, Герасим Крутков махнул на все рукой и слез со стула. Поднялся со своего места и писарь.

Сход на этом бы и закончился, если бы не подъехал на полукровном жеребце Евдоким Юткин. Возле прясел он спешился, замотал поводья вокруг перекладины и, ни с кем не здороваясь, быстро зашагал к столу.

Увидев его, Матвей сразу понял, что Евдоким чем-то встревожен. Он шел с опущенной головой, ни на кого не глядя. Пожав Герасиму Круткову руку, Евдоким склонился к его уху и долго что-то говорил вполголоса. Крик уже прекратился, и мужики стояли теперь молча и смотрели на них. Потом Герасим Крутков поднял руку и сказал нетвердым голосом:

– Мужики! Нехорошее у нас случилось. Вот сейчас Евдоким Платоныч расскажет.

Евдоким снял с головы картуз, откашлялся и проговорил:

– Лес, мужики, у меня украли. Добром говорю тому, кто взял: отдайте. Таить будете – сам по дворам пойду, по вашим полям поеду и, если признаю, не помилую.

«Неужели он не подозревает нас?» – подумал Матвей и, подойдя к Архипу, шепнул тому:

– Спроси-ка у него: «Откуда, мол, лес-то украден?»

Архип протолкался ближе к столу и крикнул:

– Евдоким Платоныч, откуда у тебя лес-то украден? Из двора, что ль?

– Тот, кто брал, знает откуда, – сердито метнул Евдоким черными глазами на толпу и отошел в сторону.

Матвей сам себе улыбнулся и с удовлетворением подумал: «Значит, мы не ошиблись».

Слухи, которые поползли после этой сходки по селу, раскрывали все тайны Юткиных и Штычкова. Видимо, в гневе Евдоким не сдержался и выболтал все, что еще недавно так старательно хранил в себе. По слухам выходило, что лес действительно был заготовлен на маслобойню и построить ее предполагалось в промежутках между севом и покосом. Кое-что стало известно и относительно поездки Евдокима и Демьяна в город. Рассказывали, что к губернатору их не пустили, но кто-то из приближенных чиновников сказал, что земля им нарезана на законных основаниях и является их собственностью. Когда же они стали жаловаться на мужиков, силой вытесняющих их из кедровника, чиновник сказал им, что они плохие хозяева, если пускают других в свои амбары, и в конце концов захлопнул сердито дверь. Все это было, очевидно, правдой, так как и молчание по возвращении из города, и тайная заготовка леса подтверждали это.

Только теперь Матвей и его друзья поняли, какое большое дело они сделали весной. Исчезновение леса на целый год подорвало планы Юткиных и Штычкова.

Новая победа над Евдокимом и Демьяном настолько успокоила Матвея и всех мужиков, что они перестали беспокоиться о кедровнике.

В ильин день произошло событие, которое опять взбудоражило все село.

Сын Карпа Белозерова Ванюшка и сын вдовы Устиньи Пьянковой Федька, шляясь по берегу речки с ружьем, решили завернуть в кедровник и посмотреть, хорош ли будет нынче урожай шишек.

Весело переговариваясь, парни поднялись на самые высокие кедры, осмотрели макушки соседних деревьев и, восторгаясь обилием поспевающих шишек, спустились на землю. Но едва они коснулись земли, как на них налетели с кулаками Демьян Штычков и работник Юткиных, здоровенный, конопатый детина Михайла.