Георгий Марков - Соль земли

Не задерживая её больше ни на секунду в своих объятиях, он взял в свои руки её горячие шершавые пальцы.

– Ну, скажи скорее, скажи, как ты здесь очутилась?

Она хотела что-то сказать, знала, что молчать нельзя, неудобно, но язык не повиновался ей. Она не могла не только вымолвить ни одного слова – у неё не было сил вздохнуть. Она вся горела и, зная, что щёки её сейчас ярче красно-малинового цвета кипрея, горела ещё больше, горела неугасимым огнём, каким может гореть только первая и большая девичья любовь.

Краюхин посмотрел на неё в упор, уже чуть досадуя, что она молчит. И в тот миг, когда его глаза встретились с её глазами, такими сияющими и доверчивыми, такими встревоженными и зовущими, он понял, что она пришла к нему, влекомая той самой силой, которую не передать словами. И, ещё не успев обо всём этом подумать, он почувствовал в себе неудержимое желание снова прикоснуться к ней, чтобы ещё раз ощутить на своих губах то самое терпкое и сладкое, что он уже ощутил минутой раньше. Он порывисто притянул Ульяну к себе и поцеловал в губы.

– Как же всё-таки ты нашла меня, Уленька? – снова спросил он.

Из всего, что он говорил, она прежде всего отметила главное для себя: «Уленька… Он раньше не называл меня так».

– Как нашла? Сердце привело, – прошептала она, заглядывая ему в глаза.

– Хорошее у тебя сердце, Уленька! Ой, какое хорошее!

Она заметила, что сказал он это без улыбки, серьёзно-серьёзно и даже с печалью в глазах. Уля больше всего боялась, что он улыбнётся, обернёт всё только что происшедшее в шутку. Но нет, он не шутил. Он говорил строго, и печаль долго не уходила из его отчаянных глаз.

– Добрые вести я принесла вам, Алексей Корнеич.

Он так и подскочил, снова схватив её за руку.

– Уленька, говори, друг!

И едва он сказал это, как в её мозгу засверлило это новое словечко, обращённое к ней: «Друг, друг, друг!»

– У Синего озера нашли мы расщелину, из которой бьёт горячая вода…

Он с такой силой стиснул её руку, что она едва не вскрикнула. Стиснул, отпустил и замер в ожидании.

– А на раскопках она нашла железные слитки… – Ульяна хотела назвать имя: «Софья Захаровна», но в самый последний миг эти слова исчезли с языка и подвернулось другое – «она».

Но Краюхин понял, о ком идёт речь.

– Она тебя ко мне послала? – спросил он, и Ульяна тоже поняла, о ком говорит Алексей.

– Зачем же? Я пошла сама. Она бегает, хватается за голову, ждёт вас… – сказала Ульяна.

– Конечно, ждёт… – поспешил согласиться Краюхин.

Что-то тёмное-тёмное мелькнуло в ясных глазах Ульяны, и она опустила голову.

– Я обещал прийти на раскопки через неделю, а видишь, сколько времени сижу здесь. Ну, а ей совет нужен… Вот какие дела, – смущённо сказал он и, помолчав, скорбным голосом добавил: – А у меня, Уленька, полная неудача.

Она вскинула головку, быстрые глаза её взметнулись, вспыхнули, крутые подковки бровей дрогнули, и он понял, что она готова ради него в огонь и в воду.

– Ты посмотри, Уленька, сюда внимательнее, посмотри, – возбуждённо говорил Краюхин, склонившись над развёрнутой картой отца и кисетом Марея. – У отца здесь заштриховано, на кисете тоже отметка – кружок. Подожди, посмотрим по моей новой карте, какому месту в Улуюлье эти отметки соответствуют… Так… так… Синее озеро! Смотри, как точно совпадает… А ну-ка, посмотрим эти отметки… Тунгусский холм! Так… верно… Ну, а эти отметки?.. Заболотная тайга! Какая точная схема… а всего лишь кисет… А что же это? Смотри, вот на кисете кружок, а за ним крестик… Кружок приходится на Заболотную тайгу, а крестик чуть подальше… А как на отцовской карте? Гляди-ка, у него здесь тоже заштриховано… Ты знаешь, Уля, отец наверняка пользовался данными тунгусов… совпадает, многое совпадает… И тебе не стыдно? Столько времени таила от меня такую вещь?! Да и Марей-то Гордеич каков! Я думал, у него от меня тайн нет… А Михаил Семёныч неужели ничего не знал? Вот подпольщики, вот конспираторы!.. Ну, ничего, хорошо, что не сгинуло всё это, оказалось в наших руках… тут есть над чем подумать… – Краюхин запустил свои длинные пальцы в отросшие густые волосы, устремил взгляд на карты и замер.

Ульяне показалось, что с этой минуты он забыл обо всём на свете и даже о том, что рядом с ним она, уставшая с дороги, не евшая с самого рассвета, ждущая от него ласковых слов, дружеского одобрения. В какую-то минуту её стало точить раскаяние. Уж очень поспешила она со своей тайной. Кисет можно было пока не показывать. Ещё, чего доброго, он заберёт его и помчится к Тунгусскому холму, отдаст той. И Ульяне живо представилось, как та склонится вместе с ним над кисетом, и они будут долго разговаривать о чём-то очень сложном, недоступном её, Улиному, пониманию. Но через мгновение Ульяне стало не по себе от этого дурного чувства: «Какая же я плохая! Разве это моя собственность? Дедушке от целого народа, на общее благо всех людей это передано… А Алёша-то как обрадовался! Нет, нет, недопустимо было молчать! И уж если понесёт той, то пусть несёт! Она-то не чета мне – учёная, помогает ему Улуюлье открывать. А я буду жить как жила – таёжной птахой».

Этот мысленный разговор с собой, как всегда, прямой и резкий, навеял на Ульяну грусть. Она опустила плечи, согнулась, обняла руками свои колени и затихла, чувствуя, что из глаз катятся слезинки, падают на губы, растекаются на подбородке.

– Чёрт возьми, Уля, я понял свою ошибку! – вдруг закричал Краюхин. Не зная, как излить своё возбуждение, он принялся ногами расшвыривать дрова.

Уголком платочка она поспешила вытереть глаза. Но её опасения были напрасными – он ничего не заметил.

– Мокрый угол Заболотной тайги надо проверить! Вот смотри, Уленька, у отца на карте это место покрыто штрихом, а у тунгусов отмечено крестиком…

Он вернулся на прежнее место, приблизил к Ульяне карты и кисет и принялся горячо объяснять.

Из лесу вышел Бенедиктин. Увидев Ульяну, он остановился поражённый, едва сдержав возглас удивления. Девушка показалась ему настоящей красавицей. Осматривая её с ног до головы, он услышал слова Краюхина: «Мокрый угол Заболотной тайги», – и насторожился, чтобы понять, о чём идёт речь.

Мокрый угол! Назван-то так, что лучше не придумаешь. Растёт тут главным образом ельник, и всё крупный, сукастый, покрытый сивым, жёстким, как щетина, мохом. По сухому шагу не ступишь – всюду хлябь, ржавая вода, тухлые болота с голыми кочками. А уж гнусу такое множество, что рта невозможно раскрыть! И комары тут рослые, горбатые, с тёмными пятнами на крыльях и липкие-прелипкие, будто вымазанные в каком-то клейком веществе. Кусают так чувствительно, что вздрагиваешь, как от укола иголкой шприца.

В Мокром углу Заболотной тайги для человека одна отрада – красная смородина, или, как её называют в Сибири, кислица. Столько её тут, что диву можно даваться! Вот поди ж объясни, почему она здесь так изобильно произрастает! Солнца в Мокром углу куда меньше, чем в других местах Улуюлья, а ягода вырастает сочная, крупная, сладкая.