Альфред Дагген - Деус Вульт!

Рожер медленно вернулся к месту последней ночевки. Плечи и спина были покрыты нарывами и в кровь растерты кожаной подкладкой кольчуги, но запасов воды было так мало, что надежды помыться не оставалось. Он ничего не ел с самого завтрака, но из-за постоянной тошноты кусок не лез в горло, хотя от голода подкашивались ноги. Добравшись до своей лежанки на голой земле, которая была теперь его единственным домом, он бросил наземь щит и меч и сел на скатанную постель, ожидая, что вот-вот придет Фома и поможет ему снять доспехи. Рожер просидел так целый час, пока не вспомнил, что Фома тоже был на башне и теперь, должно быть, мертв. Чувствуя себя совершенно одиноким и лишившимся единственной живой души рядом, он попросил проходившего мимо слугу помочь снять кольчугу; тот прислуживал ему неохотно — весь лагерь проникся презрением к рыцарям, не решившимся пойти в атаку… Теперь и о коне придется заботиться самому. Надо было бы проведать лошадь, но Рожер слишком ослаб и измучился. Пастухи напоят коня и погонят в ночное со всеми остальными… Вместо этого юноша хромая поплелся на кухню герцога. Есть по-прежнему не хотелось, но он надеялся перекинуться с кем-нибудь парой слов.

Когда рыцарь подошел к шатру, вид у него был столь плачевный, что кто-то из младших слуг, сжалившись, сунул ему в руки котелок горячей каши и чашку крепкого вина. Все были обозлены и подавлены очередной неудачей, но за два дня штурма, пусть даже и безуспешного, надежда на победу еще не угасла, и после горячего ужина воины наперебой принялись хвастаться и клясться, что уж завтра-то в грязь лицом не ударят. Рожер хранил молчание, прислушиваясь к голосу желудка. Ему чуточку полегчало, вот только не отпускал страх, что при виде копий неверных он снова почувствует слабость. Вскоре он оставил шумное сборище и пошел спать, по пути навестив отца Ива. Священник бредил и метался на тюфяке, выкрикивая по-бретонски отрывки молитв. Рядом с ним сидел один из слуг герцога; он сказал, что отец Ив уже прошел елеосвящение [60]и едва ли протянет до утра. Рожер ничем не мог помочь старому другу. Прочитав над постелью больного несколько молитв, он поплелся к своему жесткому ложу, одинокий, как никогда в жизни…

Наступило пятнадцатое июля. Ровно тридцать пять месяцев прошло с того дня, когда пилигримы впервые собрались у стен Руана. Накануне Рожер так намучился, что прохрапел всю ночь, и даже дизентерия не докучала ему. Какой-то рыцарь застегнул на нем доспехи, поскольку человеку без гроша в кармане легче попросить об услуге равного по положению, чем пехотинца, которому пришлось бы заплатить. Вечером он слишком устал, чтобы точить меч, и тот заржавел от росы. Он взял немного масла и попытался оттереть ржавчину, однако состояние шлема и щита без слов говорило о том, что их хозяин лишился слуги. Как всегда, перед боем отслужили мессу, но Рожеру все равно не хватило бы слов, чтобы исповедаться чужеземному священнику, да и желудок не позволял долго стоять на одном месте. Так и не получив отпущения грехов, он съел кусок хлеба и выпил на кухне герцога горячего молока; знающие люди говорили, что при дизентерии лучше пить молоко, чем вино. Привыкший взбадриваться с помощью алкоголя, он по-прежнему мечтал о глотке вина или пива, но денег не было, и поэтому он не мог прибегнуть к испытанному воинскому средству. Еще ни разу не доводилось ему отведать настоящего хорошего вина, а не того пойла, которым обычно угощают в харчевнях. Что ж, во время пешего перехода через Анатолию он вообще пил только воду… Через проход в плетеном укрытии юноша направился к своему посту. Его лихорадило, кружилась голова, но все же по сравнению со вчерашним он чувствовал себя немного лучше.

За ночь в башне кое-что изменилось. Главной причиной давешнего поражения стало то, что люди на крыше еще до начала штурма полезли прямо под камни и стрелы, поэтому теперь в передней стене второго яруса прорубили новый проем. Его прикрывали плетеные щиты, которые можно было в любой момент убрать, чтобы выдвинуть сходни. Это означало, что воинам придется бежать вверх по мосткам, не закрепленным на вражеской стороне, но зато вплоть до самой атаки они смогут находиться в безопасности. Несколько больных и легкораненых рыцарей должно было командовать пехотинцами, чтобы те, упаси Господь, держались подальше от лестниц и не помешали идти в атаку более доблестным. Появилась надежда, что былые ошибки не повторятся. Вожди держались бодро и уверяли, что вчерашняя попытка была вполне успешной генеральной репетицией сегодняшнего штурма. Граф Тулузский тоже собирался штурмовать стену с помощью башни, но от этого чересчур осторожного полководца многого ожидать не приходилось.

Транспортировка башни стала для пилигримов привычным делом, и среди пехотинцев нашлось немало опытных воинов, чтобы побыстрее доставить башню к дамбе. Томившемуся в укрытии Рожеру казалось, что он всю жизнь следит за громоздким, скрипящим, раскачивающимся сооружением. Он уже приноровился к этому занятию и не сомневался в результате: они доберутся до стены, а вечером поволокут башню обратно. Привычка к неудачам вырабатывается быстро.

Башня доползла до прохода в плетеной стене, и Рожер занял место слева. Стоило отряду направиться к дамбе, как механики неверных обрушили на них дождь камней и дротиков, а арбалетчики христиан принялись засыпать противника болтами. Видно, за ночь враг снес несколько городских построек, потому что на крышу башни сыпались огромные капители колонн и памятники с византийских могил. Но на верхней площадке было пусто, а арбалетчики с других этажей стреляли в прислугу ближайших баллист так метко, что шагавшие на виду рыцари почти не несли потерь. Башня без задержек катилась вперед по вчерашней колее и вскоре уткнулась в стену. Рыцари бросились к заднему проему и начали карабкаться по лестницам. Первым шел герцог Готфрид. Он остановился на нижнем ярусе, отдавая распоряжения рыцарям. Выкликивая поименно тех, кого знал, он стал формировать колонну воинов, выстроенную в строгом порядке. Настал самый ответственный момент операции: гребень стены был чуть выше второго яруса башни, а выкинуть мостки так, чтобы крючья зацепились за крепостные зубцы, было очень трудно. Поэтому решили поступить по-другому: к дальнему концу привязали ремни и пропустили их через шкивы, прикрепленные к крыше. Несколько человек из числа наиболее хладнокровных отпускали ремни по мере продвижения мостков, а крючья в это время раскачивались и скрипели над головами неверных. Механики оборонявшихся превзошли себя: огромные камни так и сыпались на пустую верхнюю площадку, и одна балка сломалась словно тростинка. Рожер стоял у задней стены второго яруса, помогая выдвигать сходни, насколько позволял болтавшийся на левой руке щит. Сквозь неумолимо расползавшуюся щель в дальнем углу пробивался солнечный свет; через несколько минут башня раскроется, как отцветшая роза, и все они будут лежать во рву, похороненные под кучей обломков… Но снаружи донесся торжествующий рев — сходни легли на край стены, и путь в Священный Город был открыт!