Альфред Бестер - Миры Альфреда Бестера. Том 3 [Авторский сборник]

Их было восемь — тех, кто каждую неделю собирались в улье, чтобы обогреться самим и согреть друг дружку. Премиленькие дамы-пчелки с привлекательной внешностью и славными характерами, несмотря на то — или благодаря тому, — что все они надежно устроились в жизни. (Менее привилегированные классы обзывали их «штучками высокого поебта».)

Сотворенные отнюдь не по одному образцу, как настоящие пчелки, все они были дамами с яркими индивидуальностями, очень похожими на нынешних женщин, хотя они и обитали в отдаленнейшем от нас будущем. Ведь, по правде говоря, наши потомки не так уж сильно изменятся. У каждой из них была присущая лишь ей и отличающая ее чудачинка, изюминка — то, что и составляет основу подлинного очарования.

Хотя самой подлинной данностью у каждой из дам — как и у любого из нас — было ее тайное имя. Я, быть может, совершаю страшное злодеяние, раскрывая это перед вами: Т. С. Элиот заявлял, что тайные имена всего сущего, «глубоко сокрытое Имя», не могут и не должны быть известны никому, но сами дамы-пчелки знали эти имена и называли ими друг дружку. Так что вот они:

— Регина, пчела-матка. Произносить следует, как в старину произносили британские законники — Ре-ДЖИН-а;

— Крошка Мери Наобум, у которой всегда и все (включая прическу) в беспорядке;

— Нелли Гвин, которая задала бы похотливому Карлу Второму еще больше жару, чем ее тезка;

— барышня Гули, все еще по-девичьи сюсюкавшая и лепетавшая; ребенком она так отозвалась о своем школьном увлечении: «Он настоящий рыцарь — когда мы переходим улицу, неизменно берет меня под руку и бережно ведет, чтобы я не наступила на говно»;

— Сара Душерыжка, имеет обыкновение, изящно заломив руку за голову, драматически восклицать: «Уйдите! Уйдите ЖЕ! Оставьте меня о-ДНУ! Я же-ЛАЮ общаться со своей ДУ-шой!»;

— Ента Калента; ей известно все, что только есть у вас в бумажнике, у вас в сумке, у вас в шкафах, у вас в холодильнике. Ента все время пытается склонить вас на какой-то дикий обмен, например махнуться ее битыми песочными часами на ваше старинное китайское домино, из которого потерялась всего одна костяшка;

— и наконец двойняшки Угадай и Откатай, что ничего не значит по-английски, хотя Антон Чехов в одном из своих фарсов так называет двух гончих.

Вот и получилось восемь. Еще было что-то вроде девятой — прислуга у Реджины по прозванию Пи. «Пи» не потому, что она имела что-то общее с отношением длины окружности к диаметру таковой (3,1416), а из-за ее уксусной как пикули физиономии.

Вам, наверное, хочется знать, замужем эти дамы-пчелки или нет, живут во грехе или отличаются фригидностью, имеют подруг-лесбиянок, привычку качаться на люстре — ну, и вообще… Так вот, да — на все сразу, потому что живут они в широко — или дурнопрославленном районе Гиль.

Ну, о районе Гиль мы вам еще порасскажем. Запомните, однако, что в жизни наши подруги устроены как за каменной стеной — все они учились в шикарной школе «Семь сестер», занимали высокое положение и прекрасно обеспечены. Поэтому, наблюдая за ними, когда они собрались, как говорится, «распустив шнуровку», помните, что вы будете наблюдать укромные закрома их личностей.

Общество могло увидеть лишь уверенных в себе привлекательных дам, защищенных от тех ужасов, что преследовали неявное большинство обитателей района Гиль: от убийств, беспредела, надругательств, грабежей и еще самых разнообразных насилий, которые и перечислить-то недосуг. Достоинство и обаяние восьмерых дам было защищено надежнейшими стенами и запорами их жилищ, транспортными средствами со скрепленными печатями непреложными гарантиями, крепкими, как сталь сейфа, мышцами охранников, являвшихся по первому их зову. Единственной подлинной их бедой была хроническая скука — порождение уединенной жизни.

Вот потому-то они и развлекались (распустив шнуровку), собираясь как можно чаще у Реджины, в ее большой модерновой квартире, которую лишь с натяжкой можно было назвать ульем, и однако же вели они себя как настоящие дамы-пчелки. Они жужжали, обмениваясь сплетнями, шутками, болтая, играли во всякую ерунду. По временам они танцевали — пчелиный танец. Если их одолевали беспокойство, уныние или ярость, они начинали жадно поглощать сласти. Случались и редкие неприятные моменты, когда приходилось сталкиваться лбами, чтобы установить негласный порядок подчинения. Человекоподобные, как и некоторые другие классы существ, этому привержены. Мы-то этим занимаемся с тех самых пор, когда одна первородная молекула ДНК сообщила остальным ДНКовинам, кто хозяйка в доме, и смогла-таки это подтвердить.

В последнее время дамы увлеклись дьяволизмом. Никто из них не принимал это занятие всерьез. Никто из них на самом деле не верил в общение с Дьяволом: в скачки на помеле, выворачивание чулок для вызывания бури и в другую подобную чепуху. Кстати сказать, Ре-джина вообще заинтересовалась этой забавой только потому, что она по прямой линии происходила от сэра Джона Хольта (1642–1710), занимавшего пост Верховного судьи Англии.

Хольт был изрядным повесой в студенческие годы в Оксфорде и, как водится, наделал долгов. Ему удалось отжулить себе неделю дарового постоя, вылечив якобы дочь своей хозяйки от лихорадки. Юный шарлатан накарябал несколько словечек по-гречески на клочке пергамента и предписал хозяйке подвязать этот клочок к поясу дочки и носить, не снимая, до полного выздоровления.

Прошли годы, и, когда Хольт был уже ВС, перед ним предстала старушка, которая обвинялась в ведовстве. Она заявляла, что излечивает лихоманку наложением клочка пергамента. Хольт взглянул на этот клочок, и — ну вы уже догадались, верно? — это был тот самый, сфабрикованный им когда-то «амулет». Хольт не выдержал, расхохотался и признался во всем. Старушенцию отпустили. Это был один из последних ведовских процессов в Англии.

Вот почему, очевидно, Реджину все это интересовало — не всерьез. Занятия эти были так или иначе любительским спектаклем, чем-то вроде домашнего концерта, салонными играми с волнующе темными обертонами. Но черт меня побери, если эти симпатичные добродушные дамочки не сотворяли самого что ни на есть демонического демона, причем они этого не понимали и не хотели — повторяю: не понимали и не хотели.