Павел Федоров - Синий шихан

Петр Николаевич нагнулся, поднял с земли доску и отбросил ее к ближайшему штабелю.

– Так ты что… нас разбойниками считаешь? – кривя губы в презрительной улыбке, спросил Печенегов.

– Как угодно, так и думайте… Я не судья и не полицейский.

Полуоткрытый рот Печенегова в судороге сжался. Он поднял было кулак, но, поймав настороженный взгляд Петра Николаевича, понял, что не успеет ударить. Левая рука Лигостаева согнулась в локте и готова была отразить удар.

– Ну, подожди! – хрипло выдавил Печенегов и, повернувшись, путаясь в бурке, пошел к воротам.

– Подожду! – крикнул ему вслед Петр Николаевич и первый раз за эти дни по-настоящему обрадовался, что выдает дочь замуж. Долой от чужих завистливых глаз. Лучше будет, и на сердце спокойней. А жених парень и умный и смирный…

Даша после замужества с особенной радостью встречала каждый новый день. К мужу она относилась трогательно, нежно. Он отвечал ей тем же.

Этот воскресный день у Микешки оказался свободным.

– Поедем, Микешенька, в Шиханскую свадьбу смотреть, – когда поутру пили чай, сказала Даша.

– А кого венчать будут? – отхлебывая из блюдечка, спросил Микешка.

– Вроде и не знает, притворяется, – щекоча его за ухом, ответила Даша. – Маринушка, твоя бывшая зазнобушка, за купца замуж выходит.

Микешка резко повернулся к ней и пролил на белую скатерть чай. Хотел смахнуть на пол желтую лужицу, но разбил чайное блюдце, свадебный подарок Тараса Маркеловича.

– Ты что это? – растерянно спросила Даша.

– Ничего… Сама виновата. Я пью, а ты за воротник лезешь, щекотно же.

Уж что-что, а притворяться Микешка совсем не умел. Он сильно смутился.

– Вот неуклюжий… а впрочем, нет, нет! – Она, посмотрев на мужа, заметила его смущение и все поняла.

Микешка в это время, нагнувшись, собирал осколки.

– Да ладно!.. Я сама. – Даша тоже наклонилась, присела на корточки, смела самые маленькие черепочки в горстку и, взяв у него остальные, вынесла на кухню.

– Значит, не поедем? – вернувшись, спросила она.

– Нельзя ехать. Тут такие дела… Вчера инженер Шпак распорядился, чтобы не отпускали рабочим, которые, значит, бастуют, продукты из лавки. А они сегодня собираются лавку громить… Какое тут венчание! Тарас Маркелович в любую минуту может коней потребовать. Шпак придумал людей голодом уморить, так они покажут, чем дышат, – чтобы сгладить неловкость, многословно говорил Микешка, поглядывая на Дашу и мысленно сравнивая ее с Маринкой.

Разные они были, непохожие. У этой ласковые голубые глаза, у той темные, строгие. Доволен он был женой и любил ее чутко, бережно, но сейчас на душе было почему-то тоскливо. Тянуло поехать и взглянуть, как будет Маринка стоять под венцом с чужим, неприятным для него человеком. Вечером молодой купец увезет ее далеко, в свой дом, а ночью она в одной белой рубашке будет ждать его… Заплакать хотелось от таких мыслей, но Микешка продолжал говорить, стараясь скрыть от жены свои чувства:

– …На днях, когда рабочие собрались на сходку, Мартьянов туда водки и закуски привез. Архип Буланов и Фарсков чуть не избили его… Когда рабочие выпьют, так все разнесут! Шпак ведь нарошно велел водки послать – рабочих ублаготворить… А они на все плюют и своего добиваются.

– Чего же они требуют? – перетирая посуду, кротко спросила Даша.

– Хотят, чтобы полицейского урядника выгнали и рабочих не увольняли. Тарас Маркелыч не против рабочих, уговаривал Хаустова, чтобы он уехал подобру-поздорову, а хозяин не соглашается. Грозится наряд казаков вызвать и усмирить наших.

– Значит, казаки приедут? Стрелять будут?

– Ну, стрелять, может, и не будут, а нагайками али шашками…

– Избивать станут?.. Но это ужасно!

– Чего ты боишься?.. Дядя Тарас до этого не допустит, – успокоил ее Микешка. – Я вот сейчас схожу к нему… Ежели разрешит, – что же, можно и проехать до церкви, прокатимся… А насчет Маринки… – Микешка запнулся, передернул широкими плечами, оправил новую синюю из сатина рубаху, – что зазнобушка она моя – это ты зря… Мы с Маринкой с детства как брат и сестра… Ну, а выросли и разошлись… но, конешно, мне маненько жалко ее. Не за того выходит!

– А за кого же ей надо было выйти? – сдерживая дыхание, спросила Даша. «Конечно, за тебя! За кого же другого!» – хотелось ей крикнуть. Сердце жгла ревность, она с трудом сдержала себя.

– Поздно об этом калякать, – коротко отрезал он и хотел выйти, но Даша задержала его неожиданно резким выкриком:

– Жалеешь, что на ней не женился?..

Микешка обернулся. Даша, прижимая полотенце к лицу, тихо плакала. Он искал и не мог подобрать слова оправдания, да и не было их в голове. Беспомощность и покорность жены немножко раздражали его и раньше, сейчас же в нем вспыхнул гнев. Он подошел к ней, взял из рук полотенце, бросил на стол.

– Эх, Дарья! Ну и глупа же ты!

– И нечего было тогда жениться на дурочке, – всхлипывала Даша.

– Я дурак, что женился на такой плаксе, – резко сказал Микешка и сам удивился своей жесткости. Слезы жены всю его душу наизнанку вывернули. – Перестань! – крикнул он, взяв ее за плечи и сильно встряхнув.

Но Даша продолжала плакать.

– Перестань же! – повторил он.

От звука его приглушенного, гневного голоса, от тяжести рук, давивших на ее хрупкие плечи, Даша вся сжалась.

– Ты бы лучше меня по башке ухватом треснула, чем плакать, – продолжал он. – К чему старое вспоминать? Что было, то прошло, назад не воротишь! Ты грамотная, книжки читаешь, понимать должна… А будешь меня разными штучками подшпиливать, я и домой не стану приходить, на конюшне жить буду…

– Не буду… Ладно, – прошептала Даша.

Прижимаясь всем телом к мужу и уже улыбаясь сквозь слезы, она спросила:

– А ты ее очень любил?

– Вот лиса! – усмехнулся Микешка. – Я еще сам не знал, что такое любовь-то… Сначала как сливочки пьешь, а там, глядишь, и до снятого молочка дошел, и вкус не тот.

– Значит, я у тебя снятое молочко?

– А ты что думала, от коровки одни сливки бывают? Нет, в молоке и водичка есть, вроде твоих сегодняшних слез… Хватит, не разбавляй слезой нашу жизнь, а то жидка будет… Ты вот роди поскорее сына, обоим спокойнее станет.

– А ежели дочка?

– Будет такая же, как и ты, плакса, на кой она нужна?

– Назло тебе дочку рожу! – примиренно сказала Даша.

– Ну что ж, не котенок, в кадке не утопишь. Тоже пестовать будем. А за сына… за сына я тебе не знаю что сделаю. Так и буду по гроб жизни на руках носить…

Микешка подхватил Дашу, поднял и подбросил, словно ребенка. Даша взвизгнула, засмеялась и обвила его шею руками, шепча какие-то счастливые, глупые слова.

На свадьбу они так и не попали, не посмотрели, как венчалась Маринка.