Павел Федоров - Синий шихан

– Ну, это уж вы бросьте! У меня расписка вам выдана! – воскликнул Степанов.

– На расписку мне наплевать! А вот по миру меня ты чуть не пустил, это как?

– Несуразное вы говорите, господин Буянов. Что я у вас, последние деньги взял? Вы мне их тогда сами сунули, – уже начиная искренне удивляться, сказал Иван.

– Разве в задатке суть? Слово делового человека дороже всего на свете. На этом стоит весь торговый мир. Двести рублей мне – тьфу! Ты мне, Иван Александрыч, делянку продал, задаточек получил, а сам богатством завладел, мое золото добываешь?

– Ваше золото?.. С какого конца оно вашим стало? Вы что у меня покупали: прииск или место для церкви да для кирпичного завода… молитвы мне разные напевали… При чем тут золото?.. А ежели уж вы богомольный такой, так я вам нарежу не десять десятин, а пятьдесят… Я у обчества и войскового правления пятьсот десятин арендовал, со всеми горами, долами, лесом и речками, поняли!

Матвей Никитич ахнул в душе. «Вон куда рыжий успел лапы-то протянуть… Его теперь и вправду рукой не достанешь». Разговор надо было вести в другом тоне.

– Я тебя, Иван Александрыч, давно понял, а ты меня нет. Золото на Синем Шихане мой родитель раньше тебя открыл, а перед смертью мне завещание сделал.

– Поняли и мы вас, раскумекали потом, как вы собирались нас с братом облапошить… А теперь зачем явились?.. Еще хотите заморочить? Может, вам какую долю отвалить? Может, наши денежки вам пересчитать?

– Мне твоих денег не надо… Ты мне землю запродал десять десятин, задаток взял. Я инструмент закупил, рабочих нанял, капитал затратил… Значит, должен отвести мне соответственный участок али на паях принять.

Тут Матвей Никитич выложил перед Степановым все карты, призывая в свидетели всех святых, с унижением просил принять его в дело пайщиком.

– Прямой тебе расчет, Иван Александрыч. Весь инструмент у меня налицо. Несколько артелей подготовлено, задаток выдан.

– Все ваши артели уже у нас работают, – сразил его Иван.

– Тем паче! Ведь я им авансы выдал? Как же мне быть-то? Прямой тебе расчет принять меня в пай… У меня весь инструмент налицо, скот. Мы такое дело завернем, небу будет жарко.

– Сейчас и без того жарко… Второй месяц суховей дует, – съязвил Степанов.

– На случай недорода у меня хлеб в запасе и две мельницы. Английская кумпания закупила мильенные партии, – доказывал Буянов.

– Была бы денежка, будет и хлебушка…

Иван понял, что этот упрямый гостечек снова пытается надуть его, явно посягая на богатство Синего Шихана. Предложение Буянова возмутило его. Продажу земли он считал теперь глупостью – вспоминать о ней не хотелось. Все посулы Буянова он резко и гордо отклонил. Только после выпитого вина и пельменей, немного подобрев, он согласился приехать в город посмотреть материалы и инструмент.

Матвей Никитич пробовал ругаться, несколько раз принимался плакать, но Степанов был черств, как старый калач. Прежде чем вернуть двести рублей, он потребовал из рук в руки расписку, последний буяновский козырь на владение Синим Шиханом.

Под конец беседы с прииска приехал управляющий Тарас Маркелович Суханов. Иван бросился ему навстречу, провел в горницу и усадил высокого, крепкого старика в позолоченное кресло. На своем веку этот седобородый золотоискатель повидал многое и не удивился ни раскрашенным павлинам, ни бильярдным шарам, ни шахматам из слоновой кости и прочим степановским покупкам.

– Вот, Тарас Маркелыч, тот самый господин Буянов, который золотцем нашим хотел завладать, – знакомя Суханова с гостем, проговорил Иван. – Ну, что там у нас? Прибывает народ?

– Прибывают люди, строятся… Что ж, очень приятно познакомиться, – поглядывая на свои пыльные сапоги, сказал Суханов и, повернувшись к Буянову, спросил: – Как вам удалось разузнать про здешние места?

– Родитель мой давно открыл, – угрюмо ответил Буянов, разглядывая этого строгого, бородатого человека, который командовал теперь всем богатством.

– На нашей-то казачьей земле, – вмешался Иван. – Вишь, какой открыватель нашелся!.. Охмурить хотел, вот и все.

– Может, вы, господин Суханов, рассудите нас, – ухватился Матвей Никитич за управляющего, увидев в нем человека бывалого и делового. «Ничего бы для тебя не пожалел, ежели бы дал ты разумный совет этому рыжему дураку», – обещающе говорили его раскосые глаза.

– Поздно судить, господин Буянов. Мне дело ваше хорошо известно…

Суханов вынул из кармана платок и вытер им морщинистую шею. Претензии Буянова были неосновательны, и говорить с ним было не о чем. Так Суханов и ответил Матвею Никитичу. Сейчас он приехал сообщить хозяину радостную весть, что вчера на Родниковской даче, как именовал управляющий участки, взяли столько подъемного золота, что пришлось работать круглые сутки. Такое богатство Тарас Маркелович сам видел впервые. При постороннем говорить об этом было нельзя. Согласие Ивана осмотреть материалы и инструменты Суханов одобрил и обещал сам приехать или же прислать знающего человека. Последние надежды Матвея Никитича рухнули. Оставалась одна Пелагея. Матвей Никитич, усталый и разбитый, влез на коня и направился улаживать дела с Пелагеей Даниловной.

Второй день Пелагея Даниловна Барышникова подолгу сидела в кабинете покойного мужа и слушала отчет нового бухгалтера. Цифры и факты, которые сообщал ей бухгалтер, заставляли ее то и дело пить валерьяновые капли. До появления в ее доме этого человека она дни и ночи скучала, терзалась ревностью и даже начала понемножку выпивать. Принятый несколько дней тому назад по рекомендательной записке дальней родственницы бухгалтер оказался весьма опытным. Покопавшись в конторских книгах и счетах, он пригласил ее в кабинет, где работал, и сразу же разогнал всю ее хандру. Худощавый, высокий, в очках, он колдовал над бумагами, словно чародей, и в сравнительно короткий срок изучил состояние дел лучше, чем сама хозяйка. Новый бухгалтер – это был Василий Михайлович Кондрашов, недавно вернувшийся из аула, где он вылечился от лихорадки и окреп, – нимало не интересуясь переживаниями хозяйки, откровенно и прямо заявил:

– Должен вас огорчить, Пелагея Даниловна… Около вашего капитала некоторые личности порядочно руки греют…

– Как это понимать, Василий Михайлыч? – с тревогой в голосе спросила Барышникова.

«Или совсем дура, или прикидывается», – подумал Василий Михайлович.

– Понимать надо в том смысле, что вас порядочно обобрали… Ручки приложил небезызвестный вам Буянов… ну, который золото открыл…

Пелагея Даниловна почувствовала, будто под ней задрожал пол. Всего она могла ожидать от Матвея Никитича, но только не этого.