Павел Федоров - Витим золотой

Олимпиада как ни в чем не бывало стояла позади падчерицы.

– Только поповских ряс не нашивали, а то поди все перепробовали, – едва не наступив на подол нового платья, проворчал Авдей.

– Тебя не спросили, что нам нужно шить, что мерить, – брезгливо закусив губы, проговорила Олимпиада. Она сегодня ничего не успела выпить, потому была сердита не меньше мужа.

– Вот меня, матушка моя, как раз и надо спрашивать.

– С каких это пор? – с нескрываемой издевкой спросила она.

– А с таких, что счета за ваши придумки шлют мне, с меня и дерут как с сидоровой козы!

Олимпиада ответила не сразу. Сначала гневно шевельнула бровями и облизнула яркие губы. Марфа увидела, как у мачехи под синей газовой косынкой странно двигались и на глазах розовели уши…

– С нынешнего дня, – раздельно и строго начала Олимпиада, – за все буду расплачиваться сама…

– Из каких это капиталов, позвольте спросить?

– Из собственных.

– Да где они, твои собственные?.. Уж не молола бы при дочери-то!

– А что мне твоя дочь? Она сама по себе, а я тоже свой мильен имею и вовсе не желаю кому-то кланяться…

– Ах, ах! – Доменов визгливо хохотнул, словно помешанный.

– Ты что, репей слопал? – Олимпиада подняла на него синие гневные глаза.

– Лягушку и твой мильен в придачу! Вот, вот! – подкидывая на столе разное тряпье, скулил на высокой ноте Авдей Иннокентьевич. Откуда только голос брался…

– Что с тобой, папа? – Марфа, стройно и гибко переваливаясь в узком, золотистого цвета платье, плавно подплыла к отцу.

– Тю-тю – ваши мильенчики улетучились! Ограбили! Разбойники! Христопродавцы!

С треском оторвав все пуговицы на жилете, продолжая кричать и браниться, он схватил с комода хрустальную вазу с румяными яблоками и грохнул ее об пол.

– Да он и вправду белены объелся, – проговорила Олимпиада.

– С корнем бы слопал и ох не сказал! – вдруг громко и отчетливо выкрикнул Доменов. Он неожиданно овладел собой, наклонившись, подхватил катившееся на полу яблоко и жадно вонзил в него острые зубы. – Лучше уж белену, чем… – Авдей Иннокентьевич замотал растрепанной головой и не мог выговорить тех слов, которые собирался сказать.

– Да что такое стряслось с тобой? Можешь ты нам толком объяснить? – привыкшая ко всяким его выходкам, спросила Олимпиада.

– С акциями своими от этих разбойников из «Ленского товарищества» можешь, душа моя, в нужник сходить…

– Это еще что такое! – грозно прикрикнула Олимпиада и зажала ладонями щеки. Даже ей стали противны скабрезности мужа.

– А то, что они на это только и годятся…

– Тошнехонько тебя слушать. Ведь сам недавно хвалился, что этим бумагам цены нет.

– Именно грош им теперь цена. Да что вам, дурищам, объяснять!

– Ох, папа! – не выдержала Марфа. – Ты все-таки объясни. Неужели сибиряки твои разорились?

– С потрохами летят в трубу. Там у них второй месяц такая заваруха идет! А Кешка Белозеров приказал, подлец…

Вспомнив, что творится на петербургской бирже с акциями «Ленского товарищества», Доменов потряс головой. Рассказать все, что он слышал о событиях на Витиме, даже ему было страшно. Узнав о катастрофе на бирже, он метнулся было туда, но там, еще толком ничего не зная, плели такое… Чтобы получить новости из первых рук, Авдей плюхнулся в пролетку первого попавшегося ему лихача и помчался к Белозерову.

Рыжеусый и наглый, похожий на городового лакей Гинцбурга уперся в дверях и заявил, что приема нет. Авдей подумал немножко, потом погрел в руке трешницу и сунул ее в карман лакею. Тот поклонился, провел его в гостиную и посадил напротив камина, где уже жарко пылали березовые поленья. Потом исчез. Минуту спустя появился сам витимский владыка. На нем уже был надет дорожный пиджак из тонкого коричневого сукна и оленьи унты на мягко скрипящих подошвах. Белозеров не был, как показалось Авдею, удручен и вроде как ничем не обеспокоен. Поздоровавшись, спросил деловито и сухо:

– Чем обязан, господин Доменов?

– Да какие там обязательства, – прямо, без обиняков начал Авдей. – Сам понимаешь, что в Питере-то делается…

– А что именно? – Белозеров потер челюсть и присел на пододвинутый к камину пуф.

– Вроде не знаешь? – усмехнулся Авдей Иннокентьевич.

– Как будто все знаю… Смотря о чем речь… – Главный управляющий нагнулся, взял полено и кинул его в пылающий камин. Не глядя на гостя, спросил: – Может, скажешь?

– Скажу. О ваших на Витиме делах пекусь!

– Благодарствую, Авдей Иннокентьевич, но только мы о них сами позаботимся. – Белозеров встал. – Ты меня извини, я тороплюсь.

– Я забочусь потому, что в ваше паршивое дело деньги вложил! – разразился Доменов.

– Фу, какие выражения, братец!

– Нет, ты мне скажи, как вы вот это понюхаете? – Доменов вытащил толстую пачку акций «Ленского товарищества» и поднес к лицу Белозерова.

– А я ведь тебе, господин Доменов, предлагал продать, – лениво отстраняя от себя бумаги, напомнил Белозеров.

– Ты сейчас купи! – кричал Авдей, хорошо сознавая всю нелепость своей выходки.

– С моим бы удовольствием, да с наличными деньгами затруднение, еле-еле на дорогу наскреб, – вяло и неохотно отвечал Белозеров.

– А я вексель возьму!

– Гербовая бумага кончилась, как на грех. – Белозеров позвонил и приказал вошедшему слуге проводить гостя. Авдей хотел было еще полаяться, да перед лакеем как-то было неловко. Зато уж дома отвел душу…

– Я совсем разбит, до смерти измучен, – жаловался он жене и дочери.

Потерял Доменов на акциях очень крупно, да и петербургская жизнь встала в копеечку, и он тут же решил как можно скорей бежать к себе в Кочкарск или на Синий Шихан.

– Здесь последние штаны снимут, – пропустив третью рюмку настойки, похрустывая парниковым огурчиком, говорил Авдей, отлично зная, что его дамочкам покидать столицу ой как не хочется…

– Сколько можно без дела болтаться, – продолжал он. – А что у нас на Урале делается! Что там Ромка Шерстобитов творит! Вон Белозеров оставил вместо себя немца, а он взял да и побил рабочих. Говорят, телеграммы пришли в Государственную думу, всем министрам и даже самому государю императору.

– Ну, а царь что? – спросила Олимпиада.

– Да не царь, а его императорское величество надо говорить, – сердито поправил жену Доменов.

– Ну и пусть императорское, не все ли равно… – пощипывая одними губами крылышко куропатки, сказала Олимпиада. После выпитого вина ей казалось, что миллион ее как лежал в шкатулочке на Синем Шихане, так и лежит по сей день… А то, что на него теперь ничего не купишь, ей было совершенно безразлично. На винцо-то у Авдея всегда найдется…

– Да не спорьте! – вмешалась Марфа, сгорая от нетерпения послушать новости.

– Вызвал барона Гинцбурга и министра, спрашивает: «Что это вы, господа, там натворили?»