Мичо Каламата - Под властью пугала

– Истинная цивилизация – цивилизация духа, и с этой точки зрения в Албании среди старого чиновничества больше просвещенных людей, чем в любой другой стране, – гнул свое издатель газеты.

– Какая может быть просвещенность у людей, которые тридцать лет тому назад закончили университет в Стамбуле и с тех пор ни разу не взяли в руки книгу?

– Если вы подразумеваете под цивилизацией оголенных женщин, как в Европе, то такая цивилизация нам не нужна. Паранджа для наших женщин теперь не символ бесправия, а заслуживающий уважения обычай…

– Вы глубоко правы! – поддержал патер Филипп. – Нам надо сохранять наши обычаи и традиции. Албанец по природе своей консервативен, именно традиция и спасла его от ассимиляции.

– Я согласен, традиции надо оберегать, но против ориентализма надо бороться! – энергично заявил дон Луидь, редактор религиозного журнала.

– Что вы имеете в виду?

– Это целое мировоззрение, жизненная философия, кратко выраженная в трех пословицах.

– В каких же?

– Первая: "По-собачьи живем, зато песни поем". Вторая: "Я пихнул тебя, ты пихнул меня – все равно из грязи не вылезти".

– А третья?

– "Где бы ни упасть, лишь бы не убиться".

– На этот счет есть латинская пословица, еще выразительнее: "Ubi bene ibi patria", [79]– добавил патер Филипп.

– Хотите, расскажу, какие наказы давал сыну один председатель общинного управления? Ты, говорит, сынок, все, что читал в книжках, позабудь навсегда. Если хочешь, чтобы тебя считали хорошим чиновником, чтобы тебя хвалили и повышали, корми просителей одними обещаниями, а дела клади под сукно – пусть себе ходят. Apres moi le deluge [80]– таково общее настроение.

– Самое ужасное у нас – полное равнодушие, даже апатия интеллигентной молодежи, – вступил в разговор Нуредин-бей.

– Это оттого, что у нас настоящее вавилонское столпотворение, – заметил супруг полной дамы. – Наша интеллигенция делится на группы по странам, где получила образование. Вот у нас и появилась дойчкультура, римская культура, парижская…

– Большинство наших специалистов – всего лишь недозрелые плоды европейских университетов, – поддержал супруг очаровательной дамы. – Они и учились-то с единственной целью – получить диплом "bon pour l'Albanie". [81]

– Вся беда в том, что мы переживаем переходный период, наши вчерашние идеалы устарели, а новых еще нет, – сказал редактор религиозного журнала.

– Идеалы короля – вот наши идеалы, – отчеканил Вехби-эфенди. – Дать нации единую душу – наша главная задача. А это может сделать только элита.

– Уж лучше духовная анархия, чем такое единство взглядов и помыслов, которое не обеспечивает никакого прогресса, – заметил издатель газеты.

– Ну, что касается анархии, так этого у нас хоть отбавляй, – сказал патер Филипп.

– Вы правы, падре. А что касается взглядов, то Албания – настоящая психиатрическая больница, – опять ухватился за свое Ферид-бей.

– Единство в вере. Только вера может объединить албанский народ, – заявил патер Филипп.

– Она может лишь разделить нас на три части, – возразил Йовани Лима. – Экономический подъем – вот что нам нужно. Народ голодает.

– Народ чувствует физический голод лишь потому, что обнищал духовно. А ведь духовная пища важнее плотской, – продолжал патер Филипп.

– Надо брать пример с немцев, – сказал редактор религиозного журнала. – Немецкий народ тоже находится в состоянии деградации, пока не пришел Гитлер, который возродил его и вылечил. Теперь немцы совершают чудеса.

– Народ, как ребенок, требует заботы мудрых воспитателей, иначе он пойдет по плохой дорожке.

– Да-да. Историю делают выдающиеся личности. Судьбу Албании должна взять в свои руки избранная молодежь.

– Почему же именно молодежь?

– Потому что старики давным-давно свыклись с нашей затхлой атмосферой, с лицемерием, иначе они уже не могут. А пока во главе стоят рутинеры, Албания не сдвинется с места.

– Совершенно верно, – поддержал Вехби-эфенди. – Надо раз и навсегда сдать в музей эти живые трупы, этих заплесневевших типов, которые повинны во всех бедах Албании.

– Прошу без оскорблений, – обиделся супруг полной дамы.

– Господа, не забывайте, что мы собрались по случаю торжественного события, а посему давайте еще раз поднимем бокалы за новобрачных! – И Нуредин-бей снова встал с бокалом в руке.

Все выпили, и спор утих. Согласие было восстановлено.

– Судя по всему, дебаты закончились, – заметил приятель молодого писателя.

– Я так и не понял, в чем они несогласны друг с другом? – сказал другой.

– А с чего ты взял, что несогласны? – спросил молодой писатель.

– Из-за чего же тогда сыр-бор?

– Из-за кости – кому достанется.

Ужин кончился глубокой ночью. Ферид-бей, хотя немало выпил, держался на ногах вполне устойчиво.

– Давай попрощаемся, – протянул он руку молодому писателю, проходя мимо него. – Хотя мы и расходимся во взглядах, это не значит, что мы против друг друга. Пусть гомеровские герои служат нам примером – они бранились и снова сходились как ни в чем не бывало. У тебя, молодой человек, закваска настоящего плута, и, помяни мое слово, ты или станешь большим человеком, или окажешься в тюрьме за какую-нибудь проделку.

– Скорее всего, за свой язычок, – сказал Нуредин-бей.

– Почему же?

– Да потому, что я не желаю идти против совести и чести, – ответил им молодой писатель.

Атмосфера праздника проникла даже в стены тюрьмы. Ахмет Зогу и в самом деле не объявил амнистии, что еще сильнее озлобило заключенных, клявших его на чем свет стоит. Но кто-то прислал в тюрьму подаяние: жареного мяса, муки и сахару, так что в день бракосочетания заключенные наелись досыта. Некоторые даже шутили, что-де и они попробовали угощения со стола его высокого величества. Вечером сквозь зарешеченные окна смотрели фейерверк, слушали галдеж на улицах, где маршировали строем учащиеся тиранских школ, – потом разошлись по своим камерам, и в тюрьме воцарилась будничная тишина.

Около полуночи в камере Лёни вдруг услышал стоны и крики деда Ндони, все повскакали и сгрудились около несчастного старика. Тот кричал от боли, скорчившись и прижав руки к животу.

– Помогите, умираю!

– Что с тобой, дед Ндони?

– Живот скрутило! Ох!

– Может, объелся?

– В рот ничего не брал! Ох, я несчастный!

– Он и вправду ничего не ел, – вспомнил Тими. – Даже не притронулся, ему уже тогда было невмоготу. Я его спросил, почему не ест, а он мне в ответ: "Живот болит". Я ему говорю: "Нашел время болеть животом". А он мне говорит: "Как раз по праздникам у бедняков и болит живот".

– Надо бы сообщить начальству, – предложил Рамазан.

– А что оно сделает, начальство-то?

– Доктора позовет.