Стивен Прессфилд - Врата огня

– Вот что я предлагаю: пусть этот илот живет, но пусть уйдет к персам. Отведите его к границе и отпустите. Ничто не может устроить его больше в его бунтарских помыслах – он с радостью ухватится за возможность навредить тем, кого ненавидит. Враг примет беглого раба. Он сообщит им ценные сведения, какие захочет, о спартанцах, а они смогут даже вооружить его и позволить пойти под своими: знаменами против нас. Но что бы он ни сказал, это не мо­жет повредить нашему делу, так как среди придворных Ксеркса уже находится Демарат, а кто может больше рассказать о лакедемонянах, чем их собственный бывший царь? Изгнание этого юноши не причинит нам вреда, но выполнит нечто неоценимое: не даст его товарищам среди нас считать его мучеником и героем. Они увидят его таким, какой он есть,– неблагодарным илотом, которому дали шанс надеть алый плащ Лакедемона, а он из заносчивости и тщеславия отверг представившуюся возможность. Отпусти его, Полиник, и обещаю: если боги даруют этому негодяю встретиться с нами на поле боя, тебе не придется убивать его, потому что я сам это сделаю.

Александр закончил и отступил назад. Я взглянул на Олимпия – его глаза блестели гордостью за то, что сын так сжато и выразительно сформулировал свое предложение.

Полемарх обратился к Полинику:

– Проследи за этим.

Криптеи поволокли Петуха прочь.

Медон закрыл собрание, велев Равным разойтись по своим домам и жилищам и не разглашать ничего из происшедшего здесь до завтра, пока в должный час они не предстанут перед эфорами. Он сурово упрекнул госпожу Арету, сказав казав, что этим вечером она сильно испытывала терпение богов. У Ареты тряслись руки и ноги, как это бывает у воинов после битвы, и она без возражений приняла упрек старейшины. Когда госпожа повернулась, чтобы идти домой, колени у нее подогнулись. Она покачнулась, теряя созна­ние, и стоявшему рядом мужу пришлось подхватить ее.

Диэнек обернул жене плечи своим плащом. Я видел, как он заботился о ней, пока она силилась вернуть себе самооб­ладание. Часть его души все еще горела гневом за то, что жена вынудила его сделать этим вечером. Но другая часть преклонялась перед ней за ее сострадание и отвагу – и даже, если подобное слово здесь уместно, за ее воинское искусство.

Подняв глаза, госпожа увидела, что муж смотрит на нее, и улыбнулась ему в ответ.

– Какие бы подвиги ты ни совершил в прошлом или в будущем, муж мой, ничто не превзойдет того, что ты со­вершил сегодня.

Диэнек, казалось, не был до конца убежден в этом. – Надеюсь,– сказал он.

Равные уже разошлись, оставив под дубами Диэнека с младенцем на руках. Спартиат уже собрался вернуть его матери.

– Дай-ка взглянуть на этот сверточек,– проговорил Медон.

В свете звезд старейшина подошел к моему хозяину, взял ребенка и осторожно передал его Гармонии. Медон испытал маленького человечка, протянув ему покрытый рубцами палец, который мальчик обхватил своим сильным кулач­ком и с веселым задором дернул. Старейшина одобритель­но кивнул. Он погладил малыша по головке, а потом удов­летворенно повернулся к госпоже Арете и ее мужу:

– Теперь у тебя есть сын, Диэнек. Теперь тебя можно выбрать.

Мой хозяин вопрошающе посмотрел на старейшину, не понимая.

– В число Трехсот,– сказал Медон: – Для Фермопил.

Великий Царь с великим интересом прочел эти слова грека Ксеона, которые я, Его ис­торик, представил Ему в переписанном виде. К этому времени персидское войско продви­нулось глубоко в Аттику и встало лагерем у перекрестка, который эллины называют Три Дороги, в двух часах ходьбы от Афин. 3десь Великий Царь принес жертву богу Ахуре Мазде и раздал награды за отвагу наиболее отличившимся воинам в войске Державы. Не­сколько дней уже Великий Царь не вызывал пред Свои очи пленника Ксеона, чтобы лично слушать продолжение его рассказа, так погло­щен был Он мириадами дел наступающего войска и флота. И все же Великий Царь не упускал возможности в Свои свободные часы следить за повествованием, которое Его ис­торик ежедневно представлял Ему.

В предыдущие несколько ночей Великий Царь чувствовал Себя не очень хорошо. Его сон был тревожен, и к Нему вызывали Цар­ского лекаря. Отдохновение Великого Царя нарушали странные сны, содержанием кото­рых Он не делился ни с кем, кроме магов и круга самых доверенных Своих советников: полководца Гидарна, начальника Бессмертных и победи­теля при Фермопилах; Мардония, командующего сухопут­ными войсками Великого Царя; Демарата, изгнанного спар­танского царя, а ныне почетного гостя; и воительницы Артемизии, царицы Галикарнаса, чью мудрость в советах Великий Царь ценил выше всех остальных.

3лой дух этих тревожных снов, признался Великий Царь, появлялся в виде Его собственных угрызений совести за надругательство над телом царя Леонида после победы при Фермопилах.

Полководец Мардоний умолял Великого Царя вспомнить, что Он тщательно соблюл все священные ритуалы, пред­писанные для умилостивления неотвязных духов кровной вины, если таковые были вовлечены в событие. Разве Вели­кий Царь не приказал казнить всех приближенных, участ­вовавших в этом деле, включая Своего собственного сына, принца Реодона? Что же еще? И тем не менее, несмотря на все это, объявил Великий Царь, царский сон остается беспокойным и нездоровым. Великий Царь задумчивым тоном выразил предположение, что Он, возможно в вызван­ных трансом видениях, мог Сам лично познакомиться с тенью этого человека, Леонида, и разделить с ним чашу вина.

Последовало молчание немалой продолжительности.

– Это лихорадка,– наконец осмелился выговорить начальник Гидарн,– она притупила остроту мыслей Ве­ликого Царя и ставит под угрозу их проницательность. Я умоляю Великого Царя не говорить больше таким об­разом.

– Да, да, ты прав, мой друг,– ответил Великий Царь.­ Ты прав, как всегда.

Военачальники искусно перевели внимание Царя на военные и дипломатические материи. Были представле­ны доклады. Передовые части персидской пехоты и кон­ницы общей численностью в пятьдесят тысяч вошли в Афины и овладели городом. Афинское население в полном составе покинуло город, взяв с собой лишь то, что могло унести с собой, и бежало через пролив в Трезен и на ост­ров Саламин, где теперь и пребывает в положении беженцев, ютясь вокруг костров на склонах холмов и оплакивая свою судьбу.

Сам город не оказал никакого сопротивления. Разве что небольшая шайка фанатиков заняла Верхний Город, Ак­рополь, вокруг которого в древние времена был выстроен деревянный частокол. Эти отчаянные защитники укре­пились в том месте, будто бы вверив свою судьбу оракулу Аполлона, который несколькими неделями ранее возвестил: «Только деревянная стена не подведет вас».