Григорий Мирошниченко - Азов

Как и родина розовых скворцов – Уплисцихе, пещерный город Чуфут-кале был крепостью, вблизи которой расположился Бахчисарай.

На вершине скалы было много пещерных жилищ, разрушенных, полуразрушенных и кое-где сохранившихся. В каждой пещере имелась каменная постель, выдолблен­ная в стене. На этих постелях и прямо на улицах лежали пленники из многий стран. В стенах были вделаны каменные кольца, к которым татары привязывали непокорных, а потом выкалывали им нередко глаза или сдирали с них кожу и набивали ее соломой. Эти чучела выставляли на стены.

…Джан-бек Гирей уединился, стал еще свирепей. Все его жены трепетали в гареме, как листья тополя перед грозой. Судьям своим в Чуфут-кале, аскерам и мурзам приказал он держать невольниц и невольников со всей строгостью. Каменное окно судилища жадно проглатывало осужденных. Мертвая долина наполнилась черепами тех, которых нельзя было продать за хорошую цену в Кафе, Кизикермене и Царьграде. Верховный судья Чохом-ага-бек судил всех строго.

…Джан-бек Гирей велел старухе Деляры-Бикеч позвать Фатьму. Она стояла перед ним смущенная, кроткая. Старуха, щипая ее сзади, шипела:

– Ты, дрянь! Покорись!

А хан промолвил:

– Фатьма! Ты разве не хочешь быть моей женой?

Фатьма молчала.

– Ты разве не знаешь, что мое сердце сгорает от пламени твоих глаз? И разве мои высокие и стройные кипарисы, и мои богатые сады, и звонкие фонтаны, и золото дворцов не радуют тебя и не прельщают?

Она сказала тихо:

– Нет!

– Напрасно ты так отвечаешь. Разве не знаешь ты, к чему ведут такие ответы хану? Отдам тебе богатства Крыма. Все ты получишь. Ты станешь моей первой женою!

– Нет! Не стану я твоею женою.

– Тогда умрешь! – промолвил он.

Легкий ветерок из сада проник в окно…

– Ты хочешь, чтобы я тебя отправил в Стамбул, продал в Галате? – опять заговорил Джан-бек.

– Нет, не хочу, – ответила Фатьма. – Верни меня на Дон, в Черкасск, к Старому, донскому атаману. Верни, владыка-хан! Верни меня на Дон…

– Женой моей не станешь – умрешь!

Она сказала твердо:

– Убивай – женой твоей не стану.

И Джан-бек ей бросил:

– Уйди!

Ввели Варвару Чершенскую, пятиизбянскую казачку. Стройнее не бывало. Красивее – хан не видел.

Она проговорила:

– Хан! Пусти меня до Дону. Не стану твоей женой. Люблю моего Мишку Татаринова пуще жизни. Пуще солнышка люблю. Почто неволишь? Убей лучше.

Хан сказал по-русски:

– Не хочешь жить в гареме?

– Не хочу. Браслетов мне не надобно. И перстней мне не давай! Я не возьму!

Хан махнул рукой:

– Уйди! Убью!

Старуха вывела Варвару, раздела, сняла все перстни и кинула ей лохмотья старые:

– В Чуфут-кале пойдешь! Одевайся, дрянь!

Джан-бек Гирей вошел в гарем. Все жены бросились к подушкам, спрятались, глаза одни блестят.

– Фатьма! – сказал Джан-бек Гирей дрожащим голосом. – Казнить не стану. Прошу тебя: моей женою будь!

Фатьма заплакала.

– Нет!

Старуха Деляры-Бикеч ужаснулась. Два евнуха, высокие и тучные, в черных халатах, качали головами.

Тогда Джан-бек Гирей бросился к Варваре. Она была уже в лохмотьях, а платье с переливчатыми камнями лежало у ее ног.

– Останешься?

– Не останусь! Нет! Уж лучше я сама себя убью.

– Аллах! – сказала Деляры-Бикеч, подняв глаза к сводам потолка. – Что сотворилось? Нравы наложниц совсем испортились. Аллах! Твоими, хан, невольницами владеют злые чары, – произнесла она с глубоким вздохом. – Таких нужно казнить. Другие будут лучше, хан!

И он сказал:

– Казнить!

Вскоре явились новые нежданные гости. К вечеру, когда еще не зашло солнце, со всех ближайших гор к Бахчисараю и Чуфут-кале поползли, извиваясь клубками, змеи-гадюки горные, гадюки медвяного цвета, гадюки черные. Были змеи с пестрыми и розовыми головками, медянки бронзоголовые, красноголовые змеи, бледноголовые змеи-угри, пещерные гады с бурыми головами, пепельные… Шипят, жала высунув, скручиваются в клубки, прыгают, выгнув поблескивающие на солнце извивающиеся спины!

Сперва они спустились в Бахчисарайскую долину. Из долины переползли к дворцам. Полезли через стены, под ворота. Несметная сила! Каждый кусточек шевелился. За­брались змеи на крыши каменных домов, на плоскокрышие сакли, в сараи, в хлева, где стоял скот. Облепили все арыки, бассейны с водой.

Тут-то и нашлась работа розовым скворцам. Они поднялись тучей, и все небо стало где темно-розовым, где светло-красным. Тревожный крик скворцов слышался над городом протяжно, звонко. Они поднимались то высоко, то с шумом проносились над самою землей.

Улицы опустели. Нигде не было видно ни одного татарина. Город затих в каком-то оцепенении и страхе. И вот начался бой!

Скворцы, сорвавшись сверху, бросались на врагов, клевали ползучих гадов. Ударит клювом маленьким в го­лову змеи – отскочит. Ударит снова – вскрикнет. Опять ударит. Змеи шипят, клубятся, извиваются, бросаются на птиц.

А птица, как стрела, вопьется и вспорхнет. Кучками по три, по пять и больше – клюют, клюют, щебечут. Проклевывают затылки ядовитым гадам. Убьют – бросают, других клюют. Хвосты змеиные вьются в смертельной судороге.

Бой длился долго. Ожесточились и змеи, и птицы. Обильной кровью покрылась земля, серые камни, зеленая трава и пыль на всех дорогах.

Когда бой кончился, скворцы, поднялись к небу, а уцелевшие змеи уползли куда-то. На узких улицах, в садах, на крышах саклей, дворцов, на серых скалах – всюду лежали мертвые змеи, а рядом окровавленными комочками валялись скворцы.

Спустились скворцы в Чуфут-кале на белый камень, где провели ночь. Утром улетели – никто их больше не видел.

Старая ведьма Деляры-Бикеч сказала хану, что появление скворцов и нападение змей произошло оттого, что в гареме появились непокорные женщины. Все зло идет от них, а хан, неизвестно по какой причине, медлит казнить их. В дальнейшем, для острастки другим, надо немедленно наказывать ослушниц смертью. Хан согласился с Деляры-Бикеч.

…Четыре нукера вели двух пленниц, связав их арканом. Несчастные брели медленно. Встречные татары безжалостно стегали их плетками.

– Чок-чок, быстрее, – издевались татары. – Чок-чок, постыдные!

Женщин подвели к высокой стене, до половины покрытой зеленью. В стене открылись тайные ворота. Четыре нукера вошли. Невольницы, предчувствуя несчастье, остановились. Арканы натянулись – и женщины упали.

– Чок-чок!

Плетки свистели над головами и щелкали, коснувшись тел несчастных женщин. Их силой потащили вверх по узким ступеням городской улицы, петлявшей между пещерами. Варвара и Фатьма с трудом поднимались по ребристым камням.

Тайные ворота скрипнули сзади, закрылись. В пещерах слышались глухие стоны людей, плач женщин, детей. Вся каменная крепость дышала смрадом.