Григорий Мирошниченко - Осада Азова

Торговые люди суконной сотни сказали свое слово:

– Все мы, государь, готовы за государево здоровье помереть… Но крепко мы оскудели от пожаров, от хлебной невыгодной торговли, от многих государевых великих и тяжких служб, от сборных и поворотных денег, от городового земляного дела. Но всё едино, согласны мы с честью защищать государство, царя и государственное дело…

Поговорили, поговорили бояре, да с тем и разъехались.

Бегадыр Гирей дознался о Соборе и стал спешно посылать в Москву гонцов, послов, ближних своих людей.

Те клятвенно отрицали все пытки у хана, все истязания, творимые над русскими посланниками, но им было твердо сказано, что казна более в Крым посылаться не будет, что послы русские в Крым впредь тоже не поедут!

Крымский посол Абдулай Чилибей, гонец Тохтамыш Аталык уже не требовали возвращения Азова, просили только не оказывать казакам помощь да чтобы казна присылалась без убавки, – а послы русские, говорили они, приезжать в Крым могут свободно, насилий больше не будет. Хан Бегадыр Гирей договорился с ближними людь­ми крепко быть с московским государем в дружбе, «свыше прежних крымских царей».

Но свое слово Бегадыр Гирей не сдержал. В Бахчисарае русским послам снова резали уши, называли их собачьими головами, сажали в подклети, грозили резать их на куски и набивать из них чучела, казнили или продавали послов в Константинополь.

Тогда дьяки в Москве сделали крымским гонцам заявление, что московский царь решил не пропускать послов Бегадыр Гирея в Швецию.

Бегадыр Гирей снова клялся в верности и дружбе на Коране, ставил на шертную грамоту золотовислую печать, называл царя своим братом и обещал: «На земли и на городы и села ваши войной не ходить, никаким образом лиха не мыслить и не чинить; а буде подвластные наши люди, кто ни есть, войной на городы и на земли ваши пойдет воевать, и мы таких людей будем крепко стеречь и разыскивать и, поймав, смертью будем казнить и взятое все назад отдавать».

Он посылал в Москву сабли булатные в серебряно-золоченых ножнах, с поясами шелковыми, прислал царю коней дорогих и свое самое лучшее ханское седло. И тут же рушил свои клятвы, делал набеги на казачьи городки, на русскую землю.

Так шла к концу пора слабости Русского государства в отношениях с крымским ханом Бегадыр Гиреем.

После многих и неудачных набегов на Азов хан стал понимать, что ему одному с татарским войском без войск султана не взять крепости. Султан застрял под Багдадом, а когда он возьмет его? Когда пришлет свое войско, артиллерию? Сколько пришлет своего войска? Один аллах ведает.

Своим союзникам ногайский мурзам – Иштерековым, Мансуровым, Тинмаметовым, Янмаметовым и Аксаковым, с которыми Бегадыр Гирей ходил под Азов, он доверять не мог, ибо они, перейдя под власть Крыма, вознамерились снова вернуться в подданство Русского государ­ства, к любви и к прежней дружбе с донскими казаками: казаки охотно предоставляли ногаям пасти их скот в донских степях, где они хотели.

Бегадыр Гирей истребил за такие мысли двадцать пять ногайских мурз вместе с их семьями, но оставшиеся мурзы тайно и скрытно переходили со своими улусами на Дон.

Казаки давно и настойчиво предлагали улусным но­гайским татарам вернуться из Крыма на Дон, где им никто вреда чинить не будет, обещали помочь перебраться через реку. И ногайцы уходили от ханских насилий и убийств. Янмамет-мурзе едва удалось со своими семью сыновьями вырваться из рук беспощадного хана. Тридцать тысяч черных улусных людей ушли за Дон. От Бегадыр Гирея уходили ногаи большие и малые. Астраханские вестовщики Федька Елагин да Леонтий Карагашев писали в Москву: «Из-за воли ногайские мурзы с улусными своими людьми, с ясаком пошли многие из-под Крыму к Дону. Мурзы принесли шерть в подданстве и верности Русскому государству и расположились под Азовом, под прямой защитой донских казаков».

И все то делалось великим рвением и старанием атамана Алексея Старого. Это было важнейшим результатом занятия казаками крепости Азова.

Казаки имели все основания гордиться успехом своего самочинного предприятия, и государство должно было оценить по достоинству заслуги казачества.

Царь Михаил Федорович после тяжелой болезни долго не появлялся в Золотой палате. А дел государственных накопилось много. Особенно тревожили его донские дела. Что там творилось? К лучшему ли пошло все после захвата казаками Азова, к худшему ли? Царь ничего не знал. Прошел Земский собор, бояре пошумели, поговорили, разошлись, разъехались по дворам, по городам, и с той поры ничего путного царю не доложили.

Сидят бояре в домах своих, как медведи, только что не сосут лапу, а квас да вино пьют. Все их думы только о своем богатстве. Государские дела у них на заднем подворье.

Двадцать шесть лет государство в нужде, в тревоге, в волнениях. Смута прошла не скоро. А сколько осталось после нее следов. Сколько охотников царствовать да властвовать, быть самодержцами, сидеть на троне. Легко сказать, ты – царь, великий государь, поставленный на земле владыкой от самого вседержителя бога. Ты великий князь всея Руси. Ты самодержец: Владимирский, Московский, Новгородский, Казанский, Астраханский, Псковский, Тверской, Рязанский, Пермский, Вятский и иных многих земель, государь полунощные страны, Сибирские земли повелитель… А легко ли со всем управиться?

Двадцать шесть лет поляки домогаются веры нашей, земли, трона царского. Эко кусок махонький захотелось прибрать к рукам!.. Гулял по Руси Иван Болотников, татары терзали и терзают Русь, турки не унимаются сколько лет. Азов-город доставил хлопот государству неисчислимое множество…

Так думал царь, оставшись наедине с собою.

«…Азов нам пуще горькой редьки, а как тут быть? Не помоги казакам – нам же хуже. Помоги им открыто – и то худо… Как быть? С кем совет государский держать? Матушка, умом была далекая, померла. Отец родной преставился шесть лет тому назад. Думный дьяк Иван Грамотин хитер, умен, только и жил одним ослушанием. С ним и советоваться нечего: в опалу-де меня загнали, а ныне советов хотите? Другого ответа от Грамотина не дождешься.

Федор Иванович Шереметев хитер и тоже себе на уме. Его советы всегда идут только ему ж на выгоду. Это он ездил в Кострому звать меня на царство, он, на вид такой степенный боярин, писал обо мне в Польшу князю Голицыну: Миша Романов-де молод, разумом еще не дошел и нам «будет поваден». За «повадством», видно, и поехал к нам в Кострому. Теперь-то я не молод, разумом дошел до многого, «повадство» свое на деле докажу…

Боярин Лыков лукав, труслив, советы дает всегда надвое: и так ладно, и так складно. Разберись, поди, в какую сторону погнет? Со Стрешневыми совет держать – ума лишиться: отпиши-де нам, Михайлушка, сельцо, поместьице или пустошь какую-либо да указом награди!