Григорий Мирошниченко - Осада Азова

А с другой стены еще громче неслось:

– Здоровеньки бувайте, бабоньки! – громко крикнул валуйский богатырь Томила Бобырев, снимая царскую кунью шапку.

Сенька Крапивный да Ивашка Дубов тоже сняли свои шапки, низко поклонились.

– Помогай вам бог! – поклонился и царский гонец Томила Бобырев.

– Что бог, ты бы сам нам помог! – отвечали румяные бабы. – Гляди, какой детина вымахал! Тебе и одному-то тут делать нечего. Где ты только уродился?

– Царю сказывал и вам скажу: родился я на Валуйках, вырос там же, женат еще не был…

– Оно и видно, – оскалив белые зубы, задорно рассмеялась Хивря Бражкина. – И царю о том сказывал? Нашел чем хвастать!

Все больше любопытных появлялось на верху длинной и высокой стены.

– Бабоньки! – громко всплеснув руками, заголосила одна, увидав Томилу Бобырева. – Глазища-то! А ручища! А ножища! Илья Муромец! На каменную стену крепости как сядет такая детинка, то ножки его в Дон-речку упрутся…

Бабы звонко расхохотались.

Приезжие казаки смутились, а острым на язык бабам было все нипочем. Бросив работу, забыв песни, которые только что пели, они вовсю чесали языки, разглядывали Томилу Бобырева и его товарищей.

Томила рассердился, закричал:

– Диковинка? Чегой-то глаза таращите! Нешто я у вас впервой на Дону? Четырежды был!..

– Хвалилася овца, будто у нее хвост от жеребца, да кто ей поверит? – тонким голосом сказала Хивря Бражкина и лукаво подмигнула Томиле.

– Ты не подмигивай, а то как бы Серапион, черный попик, на тебя не осерчал. Он мужик крутой, я его знаю.

– Знаешь, да не знаешь, – сказала Хивря, сердито дернув острыми плечами. – Знаешь пол, да не знаешь маковкин дол! Видно, над тобой господь бог только вчера смиловался, да и то как над тем раком: дав ему очи, только не в том месте, где надобно!

Бабы замахали руками, задорно расхохотались.

– Не жонатый! – еле выговаривая от смеха слова, проговорила сухая высокая баба.

– Да не успел. Вот справлю службу царскую, тогда и о женитьбе думать буду…

– А где невесту выбрал себе? – спросила другая.

– Где ж – на Валуйках, там, где живу. Приеду вот с Дона и оженюсь.

– А ты, детина, не торопись-ка домой. У нас женись, поедешь жонатый. Мы холостым тебя не отпустим. Та­кому добру не можно на Валуйках пропадать…

– Мы и на Валуйках не скудно живем, девок нам занимать не надобно. Свои хороши, своих хватает. В любую хату зайдешь – невесту найдешь!

Тут на стену вышли еще две красавицы-хохотушки, Дарьюшка да Лушенька.

– Ну, братцы, – увидав их, сказал Томила Бобырев и уронил на землю царскую шапку, – таких я еще не видывал. Господи! Ну и девки на Дону!

И в самом деле, хотя Лушенька и Дашенька в липкой тине перепачкались, подолы на платьях известью поизмазали, хороши были обе несказанно.

– А ты бы, детина, сказал нам, по какому делу на Дон пожаловал? С добрыми ли вестями? Ежели с добрыми – хорошо примем, накормим, напоим, невесту под стать всем войском подберем… – сказала одна баба.

Томила слова не мог вымолвить. Стал он, словно конь в землю копытами вкопался.

Заговорили было за него товарищи, но Томила прервал их.

– По царскому, – сказал он, – по важному, по самому спешному и тайному делу я прибыл.

– По тайному? – серьезно спросила Ульяна Гнатьевна. – Ведите-ка его поскорее к атаману в наугольную башню. Который уже день и ночь сидят они там – дело важное за войско Донское решают… Ведите, бабоньки! Видно, не врет!

А Томила Бобырев с места сойти не может. Стоит притихший, зачарованный. Как это он раньше, бывая на Дону, не заприметил таких несказанных красавиц? Он бы с Евдокиюшкой на Валуйках и речи о свадьбе не вел.

И как теперь быть ему? И та казачка хороша, и другая хороша! Да ведь они, обе как две чистые слезы, похожи друг на дружку.

– На горе свое, видно, приехал я на Дон, – тихо сказал Томила.

Ивашка Дубов поднял шапку, сунул ее в руки Томилы.

– Где атаманы? – строго спросил Томила, повел помутневшими глазами и пошел, куда ему указали.

– Вот так-то у нас на Дону бывает, – сказала Хивря Бражкина. – Не ровен час, рассудок на Дону помрачнеет. Быть тебе, валуйскому молодцу, вольным казаком в наших степях ковыльных…

– А не быть нельзя, – ответил Бобырев, обернувшись, – я ведь царскую службу несу…

Томилу Бобырева приняли атаманы как давным-давно знакомого человека, расспрашивали о царских грамотах, о делах в Москве, о царском жалованье.

– Не гневен ли царь? – спрашивали его.

– Готов ли царь помогать Дону?

– Готов, – говорит Томила. – Царь хвалил вас за то, что вы привели под царскую руку мурз ногайских улусов…

– Слава богу!

Атаманы и казаки торжественно приняли царское жа­лованье.

– Томиле – величайшее благодаренье!

– Хвала милостивому царю русскому!

– Хвала сыну царскому Алексею Михайловичу!

– Хвала царским чадушкам!

В крепости звонили колокола, молебен служили и, как прежде, стреляли из ружей…

Томилу качали казаки и бабы, высоко подкидывая вверх, выкрикивая здравицы. А он, большой и тяжелый, летал, как пушинка, и молил всех:

– Братцы! Бабоньки! Почто вы так шутите? Я же послан на Дон тайно! Не стало бы то ведомо врагам нашим. Славные атаманы, угомоните людей, я у вас на Дону поживу тайно!

– Поживешь тайно! – дружно кричали бабы. – Такого верзилу в тайне упасешь! Слава тебе, Томила!

Колокола звонили, и звон их разносился далеким эхом по степным просторам.

А тем временем братья-запорожцы развели в крепости шесть горнов кузнечных с кожаными мехами, – ковали оружие под звон церковных колоколов. В ходу были обычные наковальни, из-под которых искры раскаленного железа сыпались замысловатыми звездами, золотым дождем. Запорожские умельцы, сняв рубахи и обливаясь соленым потом, свое дело ловко делали.

Потом, когда радость поулеглась, Томила Бобырев с позволения войска и атаманов переписал грамотку-челобитье к верхним и нижним городкам – и в тот же день с надежным человеком из Валуек послал царю. От себя прибавил, что жалованье казаки приняли с почестями, славили царя-батюшку, обещали, как и прежде, служить царю верно. Все царское повеление, какое было на Дон, исполнил в точности:

«Крепость крепят крепко и ладно. В Стамбул послали в челне пятьдесят человек самых отчаянных казаков пожечь берег турецкий да султанские дворцы.