Григорий Мирошниченко - Осада Азова

С главной сторожевой башни вестовой казак Иван Утка заметил, что к крепости, со стороны большой анапской дороги, во весь опор мчались два странных всадника, один – на белой лошади, в белой бурке. Иван Утка стал пристально вглядываться вдаль. Шапки на всадниках не кудлатые, не бараньи, кожухов, вывороченных кверху шерстью, как у татар, на них нет. Всадники прижались к гривам коней низко. Громко гикают на лошадей, хлещут их что есть силы плетками, покручивая и помахивая ими над головами.

«Стало быть, татары и не татары», – заключил Иван Утка, побежал по стене и, не раздумывая, ударил в вестовой колокол.

Атаман Татаринов сразу поднялся на стену крепости.

– Чего это ты так осатанело трахнул вдруг в колокол? – спросил он. – Заспал, что ли?

– Гляди атаман!.. – торопливо сказал Иван Утка. – Да не в ту сторону глядишь. Гляди в эту!..

– Гляжу.

– Видишь?

– Вижу! – сказал Татаринов. – Два всадника! По­слать навстречу трех верховых!

Иван Утка слетел по каменной лестнице вниз, и трое сторожевых казаков сейчас же вскочили в седла, пролетели пулей под скрипнувшими воротами и лихо помчались в голую черную степь.

За перекрестком дорог всадники слетелись, миновав друг друга, сверкнули саблями, помахали ими, съехались. О чем они говорили, никто не знал, но всадники вдели в ножны сабли и полным галопом, уже впятером, помчались к крепости.

Атаман Татаринов быстро сошел со стены. Во двор въехали два высоких молодых горца. У одного из них за спиной сидел, едва держась за белую бурку, человек.

Горцы защелкали языками, показывая на человека.

Атаман спросил их по-татарски:

– Вы кто такие? Откуда?

– Джем-булат, – ответил один.

– Бей-булат! – сказал другой. И опять они защелкали языками.

– А-а! Тебя-то я давно знаю, старый джигит! – Татаринов хотел сказать: старый разбойник. С этим горцем он не раз сталкивался в боях, не раз дрался на саблях. – Хороший джигит! Хороший! Сам заявился. Те клофт алат! (Прощаю тебе по чести!) А это кто? – Татаринов указал рукой на прозрачное, восковое лицо человека, едва шевелившего пересохшими губами. – Кто это?

– Аллах керим! (Бог милостив!) – сказал Джем-булат. – Ты развяжи его сначала, дай ему глоток холодной воды, посади на землю, пускай отдохнет, а потом я скажу тебе, кто он.

– Хитер! Но хитрить тебе нечего. Ты теперь у меня за крепкими стенами, что пчела без жала! – косясь про­говорил Татаринов.

– Ай-яй, – сказал Джем-булат, качая головой. – Нехорошо говоришь! Ты говоришь так, как говорит главная жена султана. Развязывай и снимай. Подарок тебе привезли. Прикажи и нам сойти с коней… Мы тоже устали с дороги.

Молчавший и подозрительно озиравшийся вокруг Бей-булат слез с коня, сам развязал человека, посадил на землю. Но человек повел кругом глазами и повалился на бок.

– Тебе, атаман, не придется теперь платить за него десять арб серебра! Даром достался, – сказал Бей-булат.

– Да неужто это вы привезли атамана Грицая Ломова? – И Татаринов кинулся к Ломову. – Грицай! Грицай!

Тот, в знак подтверждения, кивнул головой.

– Грицай! – закричали столпившиеся. – Боже! Из такого орла что сделали чертяки?! Да побить вас тут же у ворот надобно! А вы, видно, за деньгами приехали! Бин-бир-хан джары вам в глотку! (Тысячу и один кинжал вам в глотку!) Поганые! – кричали казаки.

– Ай-яй, – сказал Джем-булат. – За наше добро вы хотите отплатить нам злом?..

Грицаю Ломову принесли воды. Он жадно выпил три кружки сразу, приподнялся и, собрав силы, радостно крикнул:

– Здравствуй, родное войско Донское!

– Грицай! Ей-богу, наш Грицай! – заговорили, загалдели вокруг. А он, припоминая давний пароль, тихо-тихо пропел:

– Грицай! – обнимая Ломова, проговорил Алексей Старой. – Рад видеть тебя. Но что же они сделали с то­бой?.. Вы денег за Грицая хотите? – спросил он черкесов.

Бей-булат и Джем-булат в один голос ответили:

– Нет!

– А что же вы тогда хотите?

– Ничего!

– Зачем же вы рисковали своими головами? Вернетесь в аул, вас же прирежут!

– Нет! – сказали они. – Мысами прирезали многих… А он, – Джем-булат указал на Бей-булата, – он своего отца убил, чтобы не воевать против русских…

– Да ну?! – раскрыли казаки рты.

– Клянусь аллахом!

– А он, – сказал Бей-булат, указывая на Джем-бу­лата, – сделал то, же самое. Только мой отец был простой горец, я ношу черную бурку, а его отец, Кучук-булат, был вали [12], Джем-булат белую бурку носит. Вали хотел, да и мой отец тоже, чтобы Джем-булат и я стали предводителями войска, которое собрал вали с турецким пророком Эвлией Челеби в поход против Азова. Мы не стали держать руку его и сторону султана.

– Ой, ну?! Не врете ли?

– Старый Кучук-вали сказал Джем-булату: «Все идут, а ты не хочешь идти под Азов, не хочешь убивать гяуров? Ты мне больше не сын. Ты абрек» [13]. Сердце Джем-булата не могло выдержать таких слов, и он прирезал старого Кучук-булата кинжалом…

Казаки и казачки, окружившие черкесов, с любопыт­ством рассматривали их.

Оба глазастые, быстрые, с орлиными носами, чер­новолосые. Широкое лицо Бей-булата было смуглое, загорелое, черное, как у негра. Лицо Джем-булата – чистое, белое, изнеженное. Глянув на них, можно было без ошибки сказать: хлеб они ели не за одним столом, кормили их разные матери.

– Скажи-ка ты, орлы какие горные! – проговорил один старик. – Вот это я понимаю, Кавказ! Не хотят вое­вать джигиты за турку поганую… И верно. Почто он им сгодился, турок? Налетают на них, как шакалы. Земли их разоряют. Людей в неволю угоняют. Нет житья от басурманов. Не выдержали орлы! Хорошие ребята. Ладные… Батьков своих побили, врагов поприрезали, привезли Грицая Ломова. Вот что нам дорого. Да и сами на нашу сторону подались…

– Обманут, – сказал кто-то.

– Не обманут, – возразил Татаринов.

– Изменят!

– Не изменят!

– Слазутничают. Прирежут кого-нибудь и сбегут…

– Ну-ну! – пригрозил Татаринов. – Не слазутничают.

– Да какая им, таким головорезам, может быть вера? – сказал кто-то в толпе. – Татарин как был татарин, так татарином и останется.

Михаил Татаринов вспылил:

– Врешь да плетешь! Не к месту и не к делу.

Джем-булат сказал:

– Поставьте наших коней в конюшни. Покормите нас. Нам теперь ехать больше некуда. А поведать атаманам следует многое – тайное, важное да неотложное.

– Любо? – спросили атаманы у казаков.

– Любо! – сказали все и, расходясь, внимательно разглядывали лица двух стройных высоких горцев. – Дела, – говорили между собой казаки, – ожидаются боевые. Пусть потолкуют да поразведают. Враг у нас один.