Григорий Мирошниченко - Осада Азова

– Да ну тя, каркать-то!

– Детина твой, Разя, – сказал дед Черкашенин, – че­рез тебя же поперхается. Сказывал сам: «в монастыри пойдем, в монахи пострижемся!» Да как у тебя язык повернулся? Кто мы такие с тобой? Что мы за люди? Пристало ли нам такие речи держать? Нам ли, плоти от плоти русского народа, русским крестьянам, российским му­жикам, донским казакам, по монастырям укрываться? Нам ли перед врагами нашими, басурманами, перед кривыми боярами нашу голову склонять? Мы ведь бились и умирали за все государство Московское, за веру хри­стианскую, за все крестьянство на Руси. Я, Разя, помирать еще не хочу, по монастырям шляться не буду, в монахи постригаться не стану. Я для примера молодежи до конца дней своих останусь на Дону. И ежели помру или погибну, то схороните меня в азовской земле, в крепости. А царской милости в Москве об азовской вотчине напрямки сказать надобно. Дружбой с султаном гнев наш не уймется! Наши уста давно кровью запеклися, глаза у многих перестали свет белый видеть. И то нас не сломило. Одна гроза страшная миновала, придет другая – тоже минует. И нам не нужно за то ни злата, ни серебра. Нам нужна и дорога слава наша вечная!

– Слава! – закричало войско.

Не прощался со станицей и атаман Иван Каторжный. Он отстраивал городки, разоренные крымскими татарами: старый Черкасск, Монастырский Яр, Курман-Яр, Раздоры, Вешки, Митякин.

Готовился к отъезду в Персию с важным посольским делом атаман Алексей Старой. Ему важно было изложить дело дальнейшей защиты Азова персидскому шаху Сефи I. Когда-то Алексей Старой обещал персидским по­слам побывать в гостях у шаха в Исфагани.

Уезжал на Украину и храбрейший запорожец Дмитро Гуня со своей дочкой Палашкой, чтобы там повидаться с Богданом Хмельницким и поблагодарить его от имени Донского войска за немалую помощь, оказанную им защитникам крепости.

Наума Васильева провожали немногочисленные казаки, казачьи женки с их наиславнейшим бабьим атаманом Ульяной Гнатьевной, детвора и старики.

Провожали казаков лихие наездники Бей-булат и Джем-булат со своими женами, Гюль-Илыджой (Красно розой) и Ак-Илыджой (Белой розой), которые, приняв христианскую веру, пожелали навсегда остаться на Дону.

Поп Серапион с дымящимся кадилом в руке, осенял крестом отъезжающих.

Станица тронулась в путь, держа направление на Валуйки.

Казаки, отправляясь в дальний путь, не думали, что их всюду будут встречать с хлебом-солью, славить, поить вином, крепким медом. Простые русские мужики и бабы подавали казакам белые рушники, поили их коней ключевой водою, задавали лучшего корма. А атаманам возносили такую хвалу за все Донское войско, какой они никогда и не слыхивали. Не знали, в который угол избы посадить их, какой скатертью стол накрыть, из каких чашек кормить и поить, какую им песню получше спеть. Их провожали от села к селу и не могли нарадоваться, глядя на их геройские лица. Каждому крестьянину хотелось поговорить с казаками, спросить: как они сидели в Азове, что пили, что ели, из какого ружья стреляли, как били турка и татарина, с давних пор разорявших Русь, живших грабежами да разбоями? Много ли они, нехристи, увели с этих деревень и сел полона русского? Много ли слез пролито на всех дорогах до самой Москвы? Азов-город на Руси стал таким же знатным городом, как Киев в древности.

Казаков – беглых холопов боярских – без всякой лести называли богатырями. Понимающие люди говорили им, что слава казачья не померкнет в веках, что их храбрость и подвиги никогда не забудутся потомками. Их называли избавителями, рыцарями, достойными сынами отечества.

В больших и малых деревенских церквах и церквушках попы служили молебны и воздавали хвалу богу за то чудо, которое сотворилось в Азове-городе. И только в одном месте на посланцев напали воровские литовские и польские изменники во главе с чугуевским атаманом Васькой Копанем и хотели пограбить их и побить. Валуйский Андрюшка Горбун с товарищами отбили от казачьего стана прочь тех воровских людей и изменников, порубили их девять человек, а десятого, раненного в ногу Фомку Козлова Рваные Губы, взяли живым.

В Валуйках навстречу посланцам Дона вышел сам воевода и стольник Федор Иванович Голенищев-Кутузов со своими людьми. Вышел он на дорогу с подарками, с вином и, как обычно, с хлебом-солью. Первым среди казаков воевода заприметил Томилу Бобырева, своего валуйчанина. И как же не заприметить такого? Все бабы его заприметили. А среди баб была и его девица, белолицая Евдокиюшка, которой царь прислал когда-то на платье дорогого атласу.

Поздоровались валуйчане с казаками и повезли их к воеводскому большому двору, где на длинных столах дымилась гусятина, поросятина, телятина. Бочки стояли с пивом, вином и медом. Всего было вдосталь.

Воевода ходил петухом, гордясь тем, что на пути к царю он принимает на Валуйках желанных гостей и что о том станет известно в Москве. Воевода был одним из тех стольников, кто понимал цену обороны донской кре­пости.

Воевода сам подвыпил изрядно, пел со всеми на радо­стях песни донские, хвалил казаков и атаманов, женок казачьих, храбро стоявших за родную землю. Не меньше воеводы пил валуйский поп Сергий. Чтоб отметить такую великую радость на Валуйках, сотворили всем миром невиданную свадьбу: поп Сергий обвенчал Евдокиюшку с Томилой Бобыревым.

Захмелевший Томила неуклюже обнимал Евдокиюшку да все спрашивал, заглядывая в ее большие лучистые глаза:

– Ну что, Евдокиюшка, дождалась, небось?

– Дождалась, Томилушка, дождалась, желанный, вся изморилась… – застенчиво отвечала Евдокия, украдкой поглядывая на девок, завистливо окруживших ее.

– Ну вот и хорошо! – говорил Томила. – Заживем теперь по-новому. Вот съезжу в Москву…

Станица атамана Наума Васильева гуляла на Валуйках два дня и две ночи.

В подворье воеводы Голенищева-Кутузова и в его доме девки кружились-носились хороводами. Дух захватывало, когда парни переплясывали один другого. На свадьбе Томилы всем было весело. Даже старики и старухи шли в пляс, забыв свои годы. Даже тучный воевода не раз пускался по кругу.

Каждый валуйчанин дарил Томиле и Евдокиюшке что мог. «Коль царь дарил им платье да кафтан, то нам уже будет совестно не поднести им от себя хоть малый дар!» – говорили они.

Томила Бобырев поехал со станицей дальше. Такую службу в пути бросать нельзя!

В Воронеже казаков вышел встречать не прежний воевода Мирон Андреевич Вельяминов, которого они знали, а стольник и новый воевода князь Андрей Иванович Солнцев-Засекин, седоволосый, седобородый. Он с воронежцами встретил казаков при въезде в город. Принимал их отменно и, узнав, что ныне они, атаманы и казаки, наги, босы, голодны, разорены до основания, пообещал из своих воронежских запасов, кроме царских подарков, дать казакам на обратном пути особые подарки на пропитание и на прокормление детей и войска.