Дмитрий Мищенко - Синеокая Тиверь

Если бы не этот ветрище да не Морозко, который трещит днем и ночью под окнами, пошла бы она к родичам или к подружкам-сверстницам.

Бог Сварог и ты, Перун! Покиньте царство поднебесных туч, океан-моря бездонного, явитесь на землю и разбейте вериги Морозковы. Пусть утихомирится этот дедок-злючка и перестанет стонать под окнами: «Пустите да пустите в дом, не то разнесу, развею его по ветру, замету белой бородой так, что и до конца века никто не отыщет!».

Лопнул бы ты со своими угрозами, со стуком-грюком за окнами! Ишь, выстудил избу и ее, Миловидку, держит под семью замками в убогой хатенке и радуется тому, что непобедим. Подожди, придут мать Лада и всесильный Ярило. Они укоротят тебе бороду, заткнут глотку, из которой несет стужей. Дорога им, правда, не близкая. Чтобы вышло из-за океан-моря Яр-солнце, должен появиться в тучах Перун, разбить своими разящими стрелами вериги Морозковы, открыть небо для теплых ветров с острова Буяна, а уже ветры принесут благодатное тепло и доконают бородатого Морозку. Да, доконают! Потому что следом за ветрами-тепловеями выглянет из-за туч светлоликий Ярило, за ним явится и засияет добрым и ласковым ликом матушка Лада, кукушечка прилетит на легоньких крылышках и принесет в клювике ключи от Вырая. И боги отомкнут этими ключами царство вечного лета и засеют землю плодоносным семенем дождя. О-о, это будет ее, Миловидки, самый счастливый день! Ей-богу, будет, потому и матушка сказала уже: «Видать, не удержать мне тебя, Миловидка, в хате. Не думки тебя на улицу кличут, а кровушка заиграла. Да и то, если девке (слышали, матушка так и сказала: девке) исполняется шестнадцатое лето, ее уже не к матери – к молодцу клонит. Значит, так тому и быть, пойдешь этой весной на праздник Ярилы, на первый разговор с покровительницей девичьего счастья – Ладой. Пусть увидит тебя и знает, что ты уже есть».

Ох, матушка, в какой стыд ввела, словно огнем опалила. Но и радость затрепетала в душе, да еще какая! Упала матушке на грудь. Застыдившись, спрятала лицо, чтобы не видела мать, как оно зарумянилось. Когда же и сил не стало скрывать эту радость, стала говорить, какая у нее мама золотце: она, Миловидка, и спрашивать не осмеливалась, можно ли ей идти вместе со взрослыми на праздник Ярилы, а она уже и догадалась и разрешила. Боги светлые и боги ясные! Можно ли ждать большего и лучшего! Это же такая радость! Это же та синичка заветная, которая будет манить всю зиму аж за Макарьевские острова и греть сердце ветерком-теплом, греть так, что и зима не зима будет и ожидание не ожидание. Даже в дедусиной неприветливой избушке!

Хотелось бы знать, что Божейко из Солнцепека тоже будет на празднике Ярилы. Говорил, Солнцепекская весь по соседству с Выпальским городищем, ей некуда больше приклониться, кроме Выпала, поэтому и не минует ни одного праздника, а Ярилы и Купалы – и подавно.

Такой веселый, такой удалой, диво, да и только. Как догнал в дороге да стал с конем своим рядом с возом, почти до самого Выпала ехал и смешил всех: и ее, и стариков. Говорил, родился в месяце травене, когда солнышко погожий день благословляет, поэтому такой веселый и красивый.

Миловида смеялась, довольная, а он, лукавя, стал допытываться:

– А ты в червене родилась?

– Почему так думаешь?

– Потому что такая синеокая, как небо в червень.

– Вроде у самого синие…

– Но не такие, как у тебя, а если и такие, то не иначе как от твоих.

– Ой, какой пустомеля!

– Почему пустомеля? Я правду говорю. Разве не знаешь, вода в озерах всегда такая, как небо над ними. Потому что вбирают синеву неба, как мои глаза – твою.

– Я тиверская, поэтому и синеокая.

– Но не все же тиверцы такие, как ты… Ой, хозяйка хорошая! – Божейко сбил на затылок шапку и обратился к матери Купаве: – А ваша дочка так же и на ум остра, как на слово?

– Узнай.

– А вот и узнаю. Отгадай загадку, – снова обратился он к Миловидке. – Бежит озорник, во рту корешок; голодный – не съест, сытый – не…

– Х-ха, загадка! Да это твой гнедой с удилами во рту.

Божейко снова теребит шапку – нахлобучивает ее чуть ли не на глаза и, усмехаясь, поглядывает на дивчину весело и еще веселей говорит:

– А вот этой уже не отгадаешь: пришел гость да и сел на помост, распустил коней по всей низине.

Девушка задумалась: отец ее обернулся, хотел шепнуть, но Божейко успел заметить это и загорланил:

– Э, нет, любезный хозяин, так нельзя. Пусть Миловидка сама отгадает.

– И отгадала! – крикнула Миловидка удовлетворенно. – Пришла ночь и высеяла звезды.

– Тебе подсказали.

– И вовсе нет.

– Ну, если нет, слушай дальше. Есть три родные брата: один ест – не наестся, другой пьет – не напьется, третий гуляет – не нагуляется.

Он знал их множество, все загадывал и загадывал. Миловида не всегда отгадывала. Тогда в разговор вмешивалась мать. Или старалась подсказать дочери, или посмеивалась над ней: ой, какая же несообразительная у нас дочка! И удивительно – подсказывали, возражал: не годится, пусть сама, а подтрунивали – защищал. Это было для нее милее всего. Так и отец Ярослав, когда подсмеивается, слов не выбирает, такое иногда скажет, хоть сквозь землю провались. И Божейко из тех, кто за словом в карман не полезет. Бросит его, словно хворост в огонь, – и насмешек как не бывало.

За шутками и разговорами не замечали, как стелется дорога верста за верстой. Зато зима кажется Миловидке такой долгой, будто никогда ей не будет конца. Почему так? Ведь не в первый же раз зимует в этой халупе, под этой крышей?

Только хотела надеть башмаки и выйти за ворота, а тут отец на пороге:

– Куда это ты, Миловидка?

– Да так… к Добромире.

– Так ли? – почему-то не поверил он.

– Будто я неправду когда говорила.

– Когда-то, может, и не говорила, а сейчас не уверен. Не к тому ли парню из Солнцепекской веси спешишь?

– Ой! – вырвалось у нее.

– То-то же! Стоит вон у леса, потому и говорю.

Наверное, вспыхнула вся. Чувствовала, как горят уши, лицо и, чтобы отец не подумал, что она в самом деле спешит к нему, стала раздеваться.

– Ну зачем же, – добродушно остановил ее Ярослав. – Пойди и скажи: пусть не морозит ни себя, ни коня, а возвращается домой. А к тебе, если захочет, пусть наведается, но не раньше Купалы. А до Купалы – не сметь! Зеленая еще больно, чтобы к молодцам бегать! Поняла?

– Поняла, батюшка.

Шла Миловидка, а сердце так и замирало. Неужели это правда, что Божейко стоит? Но батюшка сказал: стоит. Ой, это, наверное, не первый раз – знает, где ее подворье в Выпале. У кого-то спрашивал. Потому что Выпал велик и Миловидка в нем не одна.

Делала вид, что боится стужи, вбирала голову в плечи, дальше ног своих ничего не видела, хотя и очень хотелось посмотреть. Не каменная же, ведь интересно, где стоит Божейко, что будет делать, когда увидит ее? Миловидка бросила быстрый взгляд в сторону Божейки, но так, чтобы он не заметил. Честное слово, если бы отец не велел пойти и сказать, чтоб не приезжал раньше времени, ни за что не вышла. Это ж стыд и срам. Что будет, если кто-нибудь увидит и скажет: «Люди добрые, смотрите, что делается! Ярославова Миловида сызмальства чужих молодцев сманивает. И когда? Среди зимы! Не ждет и повеления Лады».