Дмитрий Мищенко - Синеокая Тиверь

– Старейшинам говорил об этом?

– А при чем тут старейшины?

– Им велено приготовить нас в путь, чтобы отселенцы имели все. Едем, поговорим со старейшинами.

И они поехали. Мимо стоящих возов, мимо людей, провожавших их настороженными взглядами. Кто-то уже пустил слух, что это и есть те, кто станет во главе отселенцев и поведет их. А кому же не хочется знать, какие люди поведут в неизвестность и приведут ли к надежному пристанищу?

Когда подъехали к приготовленным под жилье шатрам, увидели: старейшины не дремали. Вокруг них теснились поселянские предводители, каждый отчитывался, кто с чем прибыл. Их выслушивали внимательно, давали наказ, что и как делать дальше.

– Старейшинам родов тиверских, – поклонился им до земли Богданко, – почет и слава.

– Добрый день, княжич. Видим, обеспокоен чем-то. Мы слушаем тебя.

– Скажу, но прежде хочу знать, сколько пойдет со мной тиверских отроков и сколько девушек, сколько возов будет в обозе и сколько коней в дружине?

– Разве княжич не знает этого? Жребий указал на десять тысяч отроков и на десять тысяч девушек. Сколько будет коней и возов, еще не ведаем, потому что не все еще приехали.

– И все же видите, немало приехало.

– Немало, да будут еще.

– А где кузнецы и кузни? Где тележники и их мастеровые? Кто и как будет ремонтировать возы, если сломаются, кто будет ковать броню, если понадобится?

Старейшины, переглянувшись, снова посмотрели на княжича:

– Кузнецов, как и тележников, ищи, отроче, среди отселенцев. Что определил жребий, то твое, что оставил, то наше.

– А кузнецы, а тележные мастерские? Их тоже должен был определить жребий? Не хотелось бы мне упрекать старост и поучать старших, но все же скажу: отселенцы только тогда пойдут со своей земли, когда будет у них все, что нужно им в долгом и неизвестном пути. Я и мои тысяцкие, – кивнул на Бояна, – присмотрим за этим.

И снова ехали, минуя встречных, через всю площадь под Черном, к западным воротам.

– Где может быть Жалейко? Почему так долго не возвращается?

– Думаешь, долго?

– Разве нет?

– Да нет. Посмотри, разве это не его Чалый стоит на привязи?

– Где?

– А возле ворот, чуть в стороне от них.

Богданко поспешил к своему послу, обрадованный, что дождался его. Так, может, радовался бы самой Зоринке! А подъехал, взглянул на побратима – и похолодело сердце: Жалейко ни словом, ни взглядом не сказал ему, что вернулся с добрыми вестями от Зоринки.

Вот когда каждый мог сказать себе: все, настала минута прощания. Прибыли уже отселенцы из самых дальних вервей, выстроился длинный обоз. Те юноши и девушки, которые оказались на площади, старались протиснуться поближе к своим предводителям, внимательно вслушивались в их слова.

– Отроки и отроковицы! Не попреками стелите себе путь в будущее, в ту землю, которая воздаст вам за ваши страдания. Что в них, в нареканиях, да и кто виноват, что вынуждены посылать вас в неизвестность, отрывать от родных земель, от родных весей! Мужеством и мудростью устилайте стезю свою тернистую, не дайте ей стать мученической. Только они принесут облегчение, а с облегчением утешение и надежду.

Это говорили те, кто прощался с уходящими и кому нужно было вымолить себе прощение. А что скажут новые предводители – княжич, тысяцкие? Куда поведут, в южные или северные края, на запад или на восток от Тивери? А еще не мешало бы знать, как далеко поведут, на кого и на что возлагают надежды в новой земле? Раз взялись быть предводителями, должны все предвидеть.

Все смотрели на княжича, а княжич на всех.

– На то, чтобы я вел вас, была воля князя и старейшин. Согласны ли вы, братья, чтобы я был вашим предводителем?

– Согласны!

– Может, вызовется кто-то другой или сами назначите кого-то?

– Нет! Будь ты, княжич! Тебя знаем, тебе доверяем!

– Если доверяете мне и на меня полагаетесь, то слушайте, что скажу. Пойдем сегодня четырьмя отдельными обозами. Во главе каждого будет идти тысяча дружинников при броне, впереди тысячи – назначенный мною тысяцкий. Ему и его сотникам подчиняется весь обоз. Все остальные идут пешком или едут по очереди на возах.

Задумался на минуту, потом обратился к своей братии:

– Уверен, хотите знать, куда пойдет наш путь, в чьи земли и в какие края. Князь и старейшины советуют идти через Дунай, на плодоносные земли ромеев. А я так думаю: раз нам сказано – куда приведут боги, то мы сами и посоветуемся с богами. Оставим нынче Черн, станем табором неподалеку, да и спросим у них, идти ли нам сразу или сначала отправить послов своих узнать у хозяев окружающих земель, кто примет изгнанников такими, как есть. Согласны со мной?

– Согласны, княжич!

– Так пусть будет счастливым наш путь!

Родные еще дома попрощались с отселенцами, но немало было и таких, кто не хотел расставаться с детьми до последнего мгновения. Крик, шум, плач поднялись, когда тронулись в путь. Богданко не обращал внимания на это. И тысяцким повелел: «Не гоните, далеко за обозами не пойдут. Устанут и вернутся».

Не думал княжич, где и когда он остановит свое кочевье. Знал твердо одно: в каких-то землях должен остановиться. Не мог представить, как уйдет без Зоринки? Неужели каменное сердце у нее или так напугана, что не может прислать к месту стоянки гонца: «Приди и забери меня, сокол мой, не то зачахну от тоски». Если не прибудет от нее гонец, то сам должен что-то предпринять, но взять ее с собой. Будет с ним в изгнании Зоринка, будет с ним и Тиверь, не будет Зоринки, не будет и Тивери. Потому как некому, кроме нее, с ее тихим и нежным щебетаньем напомнить о его житье-бытье в Соколиной Веже, о бабушке – неутомимой рассказчице, о ласковой маме, о сестричках. Чьи глаза могут сиять такой голубизной, кроме Зоринкиных?!

Может, не следовало слушаться Жалейку, когда тот возвратился из Веселого Дола и сказал: «Вырви из сердца Зоринку. Не может переступить она через смерть отца своего и идти с тобой». Еще свежа рана, наверное, не следовало слушать его, а сесть на коня и податься в Веселый Дол.

Княжич выехал на пригорок и оглянулся назад: обозу отселенцев не было ни конца ни края, сколько мог охватить глаз, все тонуло в облаке пыли. Чтобы такому кочевью остановиться где-то, нужно время, да и места немало. Со временем проще, а вот как найти для двадцати тысяч людей да такого же количества возов, коней место хоть сколько-нибудь удобное? В своей земле проще, знает до мелочей и пути-дороги на юг, и пастбища вдоль них. Хуже будет, когда пойдут по чужой земле. Там, куда ни ступи, – все неизвестность. Единственный выход – надежда на счастливый случай. А счастье редко улыбается одинокому путнику, тысячам – и тем более.

Черн давно исчез за горизонтом, а обоз шел и шел за своим предводителем, наматывал и наматывал на колеса дорогу. Богданко уже привык и реже оглядывался. Покачивался в седле и думал, время от времени перекидываясь словом-другим с Жалейкой, который был больше с княжичем, чем со своей тысячей.