Олег Метелин - Высоко над уровнем моря

Я успею сделать от силы два – три выстрела из «граника». Поскольку «духи» будут маячить здесь всего пару минут, а потом уйдут в мертвую зону для обстрела из гранатомета. Они не дураки, и не будут сидеть на этом рубеже до бесконечности, чтобы получать от нас заряды из РПГ. Потопчутся, конечно, от неожиданности, залягут для начала, а потом оклемаются и пойдут дальше.

Дальше основную нагрузку боя на себя возьмет Грач со своим пулеметом. Нам же остается уповать на ручные гранаты и автоматную стрельбу в белый свет, как в копеечку…

А потом надо будет уходить. Сначала Грачев прикроет нас, потом мы – его… Хорошо воевать в мыслях: все получается гладко и без неожиданностей.

А они могут быть самые разные, и всех не предугадаешь. Поэтому стараюсь далеко не заглядывать. Успеем отойти, не успеем…

Даже если успеем, кто даст гарантию, что в обозначенном Орловым коридоре в секторе огня нашей обороны, какой – нибудь чудак на букву «эм» со страху не всадит в нас очередь.

– Костенко! Дай флягу!

– Да ж половина осталось…

– Дай, я кому сказал!

Ефрейтор отворачивает в сторону красную от ветра физиономию и вытягивает нехотя из-за пазухи фляжку со спиртом. Глоток – и сразу потеплело на душе.

О том, что взводный перед выходом отдал мне початую фляжку с водкой, я пока не говорю – пусть помучается, куркуль. Сначала сало, потом Родина – девиз всей его жизни. Поступок же Орлова я оценил: за ним раньше такого не водилось. Что же касается нашего задания… Не мы – так другие должны были лезть в боевое охранение, а чем мы лучше других? А придумал он знатно, молодец…

После спирта наше задание уже не кажется таким страшным. Я уютнее устраиваюсь в «эспээсе» и начинаю неспешную беседу со своим напарником, чтобы не заснуть:

– Костенко, а почему родители в посылках тебе сало не шлют?…

Буря по-прежнему швыряет в нас пригоршни снега. Чтобы не превратиться в сугробы, мы постоянно шевелимся, отгребаем его от себя. Вспоминается разведчик Саломатин: каково ему там одному? Принимаю решение: через десять минут, если ничего не случится, сползать к нему, навестить…

Холодно. И хотя я в ватных штанах, в сапогах же – толстые носки и зимние портянки, а пальцы для утепления обернуты газетой, чувствую, что ступни мне уже не принадлежат. Ноги превратились в негнущиеся костыли. "Суки, – начинаю взывать к «духам», – чего вы там медлите?! лучше воевать, чем вот так замерзать – как бездомная собака…

Чтобы разогреть суставы, несколько раз подтягиваю ноги к животу, сгибаю их, разгибаю. Подползаю к бойнице «эспээса», прилаживаю к плечу гранатомет, заранее определяя, куда пошлю выстрел. Стационарный пункт стрельбы маленький и низкий: приспособлен только для позиции «лежа». Из такого положения еще не стрелял, поэтому нужно потренироваться, чтобы реактивной струей из «граника» не поджарило собственную задницу.

Почему-то вспомнился Варегов. Странно, почему он? За то время, пока я здесь, без того погибло немало пацанов, которых знал гораздо лучше, чем его. Наверное, смерть этого парня повлияла на меня потому, что вот так, с ходу, на моем военном веку не погибал никто. Гибли в первом бою – бывало, но чтобы на следующий день после прибытия в Афган, отправившись на «точку» добровольцем…

Может, оно и к лучшему? «Он еще не успел согрешить». Откуда эта фраза? Ах да, из «Мастера и Маргариты» Михаила Булгакова. У нас ротный тоже – Булгаков, но они, писатель и офицер, наверняка друг на друга не похожи…

К чему это я?… Он еще не успел согрешить. Он умер, как солдат – в бою, отомстив врагам за смерть товарища, не успев при этом увидеть обратной стороны войны.

…Когда в погоне за врагом, прячущемся в доме среди женщин и детей, в горячке боя приходится бросать туда гранату. И это потом будет долго преследовать тебя во снах…

…Когда в ответ на обстрел из кишлака, мимо которого проходила колонна, разворачиваются танковые стволы и частокол «шилок», и лавина огня превращает в груду коптящих развалин место, где веками рождались, жили и умирали люди…

И ты видишь все это, ты участвуешь в этом и ничего не можешь поделать. Ты можешь назвать себя палачом, а можешь проклясть банду сволочей, закрывшихся, как щитом, жизнями и телами своих соплеменников. И только.

Гравюра «Ужасы войны» появилась в эпоху Возрождения, чтобы потрясти воображение людей. Что изменилось с тех пор? Ничего. Так же, как и раньше, мы, солдаты, лучше всех знаем, что такое войны. И поэтому войны начинаем не мы. Заканчивать же приходится именно «людям цвета хаки»…

Кончать, убивая ее с каждой смертью своей или противника. И понимать, что это, в конце концов, бессмысленно: плоды ее достанутся не нам, а тем, кто придет за нами. Политику, поставившему свою закорючку под договором о мире. А нам – раны, гробы, в лучшем случае – военная пенсия. И – прошлое, от которого никуда не деться.

А потом вырастет другое поколение, и все начнется сначала.

История человечества – это история войн. История жизни на грани смерти, когда человеческий дух воспаряет над обыденностью серого обывательского существования и являет чудеса храбрости и самопожертвования. Именно поэтому она всегда так привлекательна для молодых, война… История смерти на линии жизни, когда человек проваливается в ад мясорубки, где нет ничего святого. Вместо этого – идея фикс: боевая задача, независимость кого-то от чего-то, борьба за рынки сбыта и энергоресурсы, и за власть хотя бы над тысячей своих единоверцев.

– Костенко, спирт еще остался?

– Та исты трошки. Будешь?

– Да нет, это я так спросил.

Внизу почти одновременно хлопнуло два взрыва.

– Андрюха! – возбужденно заорал Костенко, – Давай!

– Давать – не мужское дело…

Последнее я уже произнес автоматически, вскидывая к плечу гранатомет. Стрелять придется стоя: амбразура приспособлена для автомата, сектор огня ограничен.

Напружинив ноги в коленях, почти не прицеливаясь, наведя ствол на звук разрыва очередной (последней) «растяжки», открыв рот и сжавшись в ожидании удара по барабанным перепонкам, выстрелил.

– Гранату!

Еще выстрел, еще.

Оглохший, не слышу, начал ли работать грачевский пулемет. Скашиваю глаза: слева полетели редкие огоньки трассеров.

– Гранату!

Для гарантии посылаю еще один, последний выстрел, улавливая спустя время бледно – желтую вспышку разрыва. РПГ –7 в нашей ситуации рассчитан на слабонервных. «Духи» к этой категории не относятся. Сюда бы АГС…

В нашу сторону понеслись трассера. По приближающемуся огневому кольцу делаю вывод, что противник проскочил сектор поражения нашей громкой пукалки, сделанной для поджигания танков, которые у «духов» в этих горах почему-то не водятся.