Арсений Ворожейкин - Под нами Берлин

Сачков, видимо решив убедиться, что моя голова невредима, внимательно осмотрел ее и показал на правую бровь:

— Во где снаряд прошел! Даже подпалил.

Машинально ощупываю бровь. Пальцы чувствуют следы смерти. Еще бы несколько миллиметров, стоило бы чуть податься вперед — и все!

Мища уловил мое настроение:

— Мой самолет тоже порядочно продырявили.

От. сочувствия товарища на душе становится легче. И я, махнув рукой на пережитое, зашагал в эскадрилью.

Собрались летчики. Итог боя: девять вражеских самолетов уничтожены и три подбиты. Успех объясняем правильными тактическими приемами, особенно умелым использованием виражей. Никто ни словом не обмолвился о главном — боевой спайке. Дружба для нас стала такой же потребностью, как воздух. Поэтому среди нас нет слабых. Совместная борьба делает всех сильными.

В бою особенно отличился Тимонов. Командир полка крепко пожал ему руку.

— На средних высотах «як» — хозяин, здесь грех не бить фашистов, — словно оправдываясь, сказал он. — Если бы на него поставить высотный мотор, как на «лавочкиных», то он не уступал бы «фоккеру» и на шести-восьми километрах. И наш «як» был бы королем воздуха.

— Тогда он прогадал бы в скорости на малых и средних высотах, — заметил я. — А ведь почти все бои идут на этих высотах.

— Может быть, — согласился Тимонов. — Но почему тогда мы не взаимодействуем с «Лавочкиными»? Как было бы хорошо — они на самой верхотуре, а мы ниже. Тогда «мессерам» и «фоккерам» нигде бы не было жизни.

— Сегодня вот должны были взаимодействовать, но что-то не получилось: «лавочкины» не пришли.

— Они были перенацелены в другой район, — сказал майор Василяка, — и, к нашему удивлению, резко заметил: — Вы давайте говорите о своих делах, а что да почему и без вас разберутся. — И он, посоветовав поскорее заканчивать разбор, а то, мол, обед остынет, поспешил уйти из эскадрильи.

Обсудив бой, мы пошли в столовую. Тимонов, идя со мной, как-то важно и торжественно проговорил:

— Сегодня у меня десятая победа.

Николаю не свойствен такой тон. Он всегда был сдержан в проявлении своих чувств и не допускал никакого красования. А потом, мы только что поздравили ёго] с успешным боем: он один разбил самую большую группу «юнкерсов». Я не без удивления посмотрел на Тимонова и тут сразу все понял.

Когда-то у меня с ним был разговор о вступлении в партию. Тогда он сказал: «Рано еще. На фронте это нужно заслужить. Вот собью десять фашистских самолетов — подам заявление».

— Нужна рекомендация?

— Да.

— Давно тебе, Тимоха, пора быть в партии, — заметил парторг эскадрильи старший лейтенант Георгий Скрябин.

— Теперь у нас в полку, кажется, старые летчики все будут коммунистами? — поинтересовался Лазарев.

— Все, — подтвердил Скрябин. — И техники тоже все коммунисты.

Машина с обедом стояла под ветвистой кроной старой сосны. Стол и две скамейки — вот и все оборудование аэродромной столовой. За столом сидели майор Василяка и незнакомый капитан.

Василяка, хотя уже и слушал наш разбор вылета, снова начал разговор о бое. Его интересовали детали, особенно как меня и Сачкова подловили «фоккеры».

— Глупо получилось, — Сачков беспощадно ругал себя. — Совершенно напрасно могли погибнуть.

Незнакомый капитан, до сих пор молчавший, вмешался в нашу беседу:

— В справедливой войне не бывает глупых жертв и не может быть напрасно пролитой крови.

— Какая чепуха! — удивленно глядя на капитана, заявил Тимонов. — Так можно оправдать все свои ошибки, а нам нужно воевать, и воевать с возможно меньшей кровью.

Капитан с любопытством уставился на Тимонова.

— Ну а дальше что?

— То есть как дальше? — Тимонов пожал плечами. — Что вы хотите спросить? Неужели вам не понятно, что воевать надо с меньшей кровью?

Капитан мягко пояснил:

— Речь идет не об этом. Вы упомянули про какие-то глупые жертвы. Что вы имели в виду?

— Вы, товарищ капитан, словно с луны свалились, — поддержал я Тимонова. — Зачем такие вопросы? Если сейчас прилетит пара «фоккеров», начнет штурмовать аэродром, а вы не спрячетесь в щель и из-за вашей «храбрости» в вас влетит пулька — разве это будет не глупая жертва? Только отвечайте прямо, без выкрутасов.

— Так-то это так, — согласился капитан. — Но это же частный случай.

— Так перенесите этот частный случай на полк, дивизию… — подхватил Тимонов. — И вам будет ясно, какие могут быть глупые жертвы. На ошибках мы должны учиться. Так нас учит партия.

Незнакомый капитан с уважением посмотрел на Тимонова :

— Правильно.

Внимание привлекла восьмерка «яков», спокойным, красивым строем возвращающаяся с задания.

— По всему видно — боя не было, — заключил Василяка, глядя в небо.

После обеда командир полка отозвал меня в сторону:

— Помнишь, когда был сбит Тимонов и четыре дня лечился у танкистов? — спросил Василяка. — Так вот, теперь этот капитан интересуется: так ли это. Не был ли Тимонов у немцев, да скрыл…

— Не верить Тимохе? Да это просто уму не постижимо! — Я не мог сдержать гнева.

— Что поделаешь, Тимонов ведь никакой бумажки не привез, что находился у танкистов. Даже номер части не запомнил. Но ничего страшного нет. Капитан — парень неплохой. Он, кажется, разобрался, что тут произошло недоразумение. Но все-таки в удобный момент, ты поговори с Тимохой, не помешает. Он к тебе всех ближе.

— Хорошо, — пообещал я и хотел было идти в эскадрилью, но Василяка задержал.

— Еще дело есть. — В голосе командира чувствовалась какая-то нерешительность, робость и даже раздражительность. Он не смог скрыть, что это «дело», о котором собирается говорить, не по душе ему. Какая-то еще неприятность, подумал я, настораживаясь.

— Хочу посоветовать тебе, — вкрадчиво и тихо начал он, — поосторожней говори, что «як» на больших высотах уступает фашистским истребителям, а то могут обвинить в восхвалении техники врага.

Я только сейчас понял, почему Василяка нам сделал замечание при разборе и не вытерпел:

— Так это же каждый летчик должен знать назубок. Наш ЯК-7Б на больших высотах уступает в скорости «фоккеру» и «мессершмитту» Ге-2. На основе этих данных мы строим свою тактику.

— Тише! — перебил меня командир. — Согласен, Ты слыхал про летчика-испытателя Фролова? Мы с ним воевали на Калининском фронте в третьей воздушной армии.

Я знал, что Виктор. Иванович Фролов как летчик-испытатель летал на многих иностранных самолетах, в том числе и на немецком истребителе «мессершмитте». В начале войны ушел на фронт. Воевал мастерски.

— Так вот, — продолжал Василяка, — его за шкирку взяли и посадили только за то, что он летчикам рассказал данные «мессершмитта» и сравнил его с ЛаГГ-3, на котором тогда летала его эскадрилья. ЛаГГ — это же был утюг. И конечно, Фролов рассказал о его слабых сторонах. Фролова обвинили в преклонении перед фашистской техникой. Хорошо, что нашлись добрые люди. Но все равно отсидел четыре месяца… Уразумел?