Константин Гурьев - Спасти или уничтожить

А Загуменны так и продолжал говорить, практически не давая никому и слова сказать. Впрочем, Черчиллю, например, и не хотелось говорить. У него сложилось убеждение, что поляк знает его проблемы не хуже его самого, а решения видит гораздо более предметно, поэтому премьер внимательно слушал, что для него не было характерно.

Лишь спустя четверть часа он предложил гостям «по глотку виски».

Загуменны от виски не отказался, но дистанцию не сокращал, постоянно демонстрируя, насколько велики его возможности оказывать влияние на любую проблему еще в момент ее осмысления.

С одной стороны, это задевало Черчилля, но, с другой, он уже пытался представить, как это следует использовать в интересах Британии.

Однако, завершая разговор, Загуменны расставил все точки над «i»:

— Меньше обид, пан Черчилль! Нам предстоит очень многое сделать вместе, чтобы помешать большевикам одержать победу, а для этого хороши все средства. Ну, а ваше решение с Ковентри меня просто потрясло своей зрелостью!

Черчилль вынужден был собрать все свое самообладание, чтобы хотя бы внешне не показать, насколько близко к сердцу он принял эти слова…

До этого момента он был убежден, что «казус Ковентри» — топ-секрет, надежно укрытый за многими дверями! Убежденность эта зиждилась на том, что, откройся эта тайна, реакцию англичан предусмотреть трудно.

Практически невозможно.

Сейчас, в годы войны, невозможно было бы объяснить миллионам британцев, верящих в своего премьера, что он способен оставить их один на один с бедой!

А тогда было именно так!

…14 ноября совершенно секретное подразделение британской разведки, занимавшееся расшифровкой германских радиограмм с помощью похищенного кода шифровальных машин немцев, обнаружило в одной из радиограмм нежданный подарок. В радиограмме, которая кроме шифрования была защищена еще и применением кодовых слов для обозначения разного рода имен собственных, обнаружилось именно такое «имя собственное» название города.

В перехваченной радиограмме шла речь о проведении массированного авиационного налета и обстрела ракетами Фау города Ковентри. Обычно имена собственные заменялись кодовым словом, но в этот раз кто-то на небесах решил сыграть за Англию и сделал так, чтобы название было приведено полностью!

Черчиллю было немедленно доложено, ибо только он обладал властью отдать распоряжение о проведении срочной эвакуации населения, чтобы избежать массовых жертв.

В случае, если по каким-то причинам эвакуация была бы сочтена невозможной, следовало бы привести в максимально полную готовность всю систему противовоздушной обороны страны, чтобы защитить мирных жителей.

Если бы и это оказалось затруднительным по каким-то соображениям высшего порядка, то можно было хотя бы объявить о необходимости укрыться со всеми предосторожностями и тщанием, дабы не стать жертвами налета безжалостных наци!

Черчиллю доложили о планах немцев, когда до налета оставалось часов пять, надо было срочно решать, по какому плану следует действовать, и принять решение мог только он.

Черчилль не принял ни одного из предполагаемых решений, и Ковентри вошел в историю мировых войн как символ бессмысленного разрушения, никак не связанного с непосредственным ведением боевых действий!

Позднее, пытаясь объяснить свое безволие, он пробормотал несколько туманных фраз, общий смысл которых сводился к тому, что, приняв хоть какие-то меры для спасения Ковентри, он позволил бы немцам узнать, что их шифры читаются, а это, дескать, могло бы нанести вред всему ходу войны.

Объяснял он это своему ближайшему окружению, и окружение сделало вид, что согласно с логикой премьера и заранее одобряет все похожие действия в будущем. Но слова Загуменны обрушили на Черчилля страшную правду: из его окружения может вылететь к чужим людям любая тайна, насколько бы важной ни объявлял ее он сам.

Печально!

Еще более печально, что об этом знает Загуменны, но принимать решение все-таки необходимо, и Черчилль его принял:

— Господа, мы постараемся оказать вам максимальное содействие, но вы должны понимать, что в настоящее время мои возможности, равно как и возможности Британии в целом, достаточно ограничены!

Он намеревался сказать еще многое, но теперь заговорил Круликовский:

— Пан Черчилль! Вы неверно нас поняли, если полагаете, что мы просим выделять чуть больше на содержание нашего правительства в изгнании. Польская диаспора за океаном готова в значительной степени взять на себя наши финансовые заботы. Собственно, пан Эдвард хотел придать нашему разговору более предметный характер, пан премьер. — Неотрывно смотрел в глаза Черчиллю говоривший.

— Излагайте, — кивнул Черчилль, не найдя что сказать в ответ.

Видимо, его состояние понимали и оба собеседника, особенно Загуменны.

— Пан Станислав рассказал нам много интересного о том, каковы ваши, пан премьер, воззрения на судьбы Польши, и я должен уточнить, прав ли он и его соратники или в их оценках есть и что-то чересчур эмоциональное.

Уинстон Черчилль был реалистом и прекрасно понимал, что этот разговор в его кабинете, по существу разговор гораздо более масштабный, нежели судьбы Британии и Польши.

Оба его собеседника, несмотря на определенную напряженность ситуации, были гораздо ближе ему по духу и сути, нежели формальные союзники — большевики!

Так или иначе, понимал премьер, сегодня территория, о которой радеют его собеседники, есть территория, захваченная Гитлером, территория, на которой боевые действия в период контрнаступления, если придет такое время, будут вести русские. И Сталин вряд ли согласится на участие в этом британских парней, даже если бы Черчилль и попросил об этом, а у Черчилля нет никакого желания отправлять своих парней черту в зубы!

К тому же, если думать о лучшем, о том, что Сталин сможет разгромить Гитлера, то необходимо думать о том, чтобы в какой-либо форме возродить тот самый своего рода «санитарный кордон», который будет стоять на пути русского большевизма в Европу.

И если прежний «кордон» оказался слаб и неспособен помешать Сталину, то лишь потому, что к делу его создания и функционирования была допущена Франция.

На этот раз, подумал, Черчилль, Британия все сделает сама, и сделает отлично! Сделает, опираясь не на аморфное образование в составе нескольких стран, а опираясь на одну-единственную страну, на Польшу, возрожденную силами Британии.

Именно поэтому, завершал он свой молниеносный анализ, следует поощрить желание поляков сейчас обходиться там своими силами, причем используя раздор между Сикорским и Круликовским.

Этим была вызвана и его первая фраза после крохотной паузы: