Константин Гурьев - Спасти или уничтожить

Как только начал про странности жизни раздумывать, так и уснул. Спал мало, и утром ушел, как и вчера, едва проснулся, чтобы не объедать хозяев. У тех, поди, каждая крошка на счету.

Шагал неспешно, но по-деловому, чтобы не бросаться в глаза. В первом адресе, как и вчера, никого не было, но его стук, видимо, услышали, потому что, едва Кольчугин вышел из подъезда, хлопнула дверь и сзади раздался оклик:

— Мужчина, вы кого ищете?

Артем повернулся и увидел девушку лет семнадцати, не больше.

— Рязанцевых я ищу, девонька. Знаешь таких?

Девушка оглядела его внимательно:

— А вы кто им?

Было в ее взгляде что-то такое, что Артем ответил, не чинясь:

— Николаю я товарищ!

И на всякий случай уточнил:

— Работали мы с ним вместе.

Взгляд девушки был насторожен, и Кольчугин уточнил:

— На уборочной были… Под Гомелем… Тебя как звать-то, красавица?

— Марией, — едва смягчился взгляд. — А вы правда дяде Коле товарищ?

— Ну, а как бы я сюда пришел, если бы он сам мне адрес не называл?

Артем всем видом своим выражал крайнее удивление, и девушка сдалась:

— Вы погодите, я платок накину.

— Да, ты тепло одевайся, а то застынешь! — крикнул вдогонку Артем.

Мария вернулась через пару минут, в самом деле одетая всерьез, по погоде, мотнула головой и зашагала, указывая путь.

Шли не больше десяти минут, прежде чем, войдя во двор, девушка подвела его к подъезду и сказала:

— Вы проходите на второй этаж. Двери их напротив лестницы.

— А ты?

— А я домой пойду, — ответила Мария. — Дела же у меня есть.

И, отойдя на несколько шагов, окликнула:

— Только вы стучите сильнее, она глуховата после бомбежки.

«Какой бомбежки», хотел спросить Кольчугин, но Мария уже выбегала со двора.

Подойдя к двери, Артем постучал, как советовала девушка, — сильно.

Никто не ответил.

Значит, негромко стучу, сообразил он, и стал стучать сильнее.

Прошло не меньше минуты, прежде чем из-за двери ответили:

— Кто там?

— Мне бы Колю Рязанцева повидать, — ответил Кольчугин, стараясь говорить громко, но не кричать.

— Кого? — переспросил женский голос, как показалось Артему, довольно молодой. — Вы громче говорите.

Только после того, как Артем ответил в третий раз, застучала щеколда и дверь открылась.

Перед ним стояла женщина, глядевшая на него испуганно. На плечи ее была накинута шаль, концы которой она зажала в кулачки, закутанные той же шалью.

Она спросила, кого ищет гость, невнимательно выслушала ответ, а потом повернулась к Кольчугину спиной и прошла в комнату, бросив через плечо:

— Да вы проходите.

Он в три шага пересек тесную и темную прихожую и, входя в комнату — светлую и довольно просторную, — услышал шорох сзади, сделал шаг вперед — влево и, разворачиваясь увидел летящий перед его лицом кулак.

Кулак бьющего он трогать не стал, а пробил в корпус, используя встречное движение.

Человек, пытавшийся ударить его, рухнул на пол.

Слева — сзади он ощутил какое-то движение и стремительно повернулся туда, где оставалась женщина.

Лицо ее было подобно маске. Белое, неподвижное. Но не лицо привлекло внимание Кольчугина.

На него смотрело дуло пистолета.

Президент Соединенных Штатов Америки Франклин Делано Рузвельт даже предвидеть не мог, какое давление обрушится на него уже весной сорок первого года.

Именно тогда усиленно заговорил об англосаксонском единстве Черчилль.

Сперва — опосредованно, через тех англичан, которые имели обширные связи в Штатах, и через американцев, которые чувствовали себя в Англии, как дома, и сновали через Атлантику то и дело.

Один такой «искренний патриот» подошел к Рузвельту на каком-то званом ужине:

— Скажите, Фрэнк, когда наконец мы дадим в морду этому Гитлеру?

Ужин был так себе, и Рузвельт уже собирался уходить, поэтому он оглядел стоявших рядом, демонстративно глянул на часы и ответил, будто поразмыслив:

— Не сегодня.

Окружающие рассмеялись, а вопрошавший обиделся. Он хотел еще что-то сказать, но его отвлекли люди, сопровождавшие президента.

Через несколько дней один из тех, кто входил в Овальный кабинет, как в свою столовую, сказал:

— Мистер президент, история с этим неуклюжим англоевропейским лоббистом вызывает смех, но, боюсь, ненадолго.

Рузвельт посмотрел внимательно.

После небольшой паузы кто-то продолжил:

— Фрэнк, мы, конечно, говорим о всем важном не только при вас, но иногда и за пределами вашего кабинета. В конце концов, это наша работа, а у вас просто не хватит сил и времени выслушивать весь тот бред, который мы порой проговариваем, — улыбнулся говоривший.

Рузвельт скользнул взглядом по присутствующим — все напряженно ждали ответа — и улыбчиво осведомился:

— Надо полагать, что этот вопрос уже обсуждался.

Снова скользнул взглядом и с огорчением обнаружил, что напряжение не спало ни на йоту, поэтому вновь заговорил сам, чтобы снять вопрос хотя бы на время:

— Дамы и господа! Ленд-лиз пока все, что мы можем сделать!

Простая фраза означала многое для каждого, кто хоть немного разбирался в том, какова была политика Рузвельта.

Соотношение сил, поддерживавших его «новый курс», и тех, кто был против, долгое время сохранялось почти неизменным. Во всяком случае, этого вполне хватало Рузвельту, чтобы при поддержке американского народа нарушить традицию, предписывавшую не занимать Овальный кабинет Белого дома более двух сроков подряд. Таким образом, Рузвельт, победивший на выборах в 1932 году и повторивший успех в 1936-м, не имел права выдвигать свою кандидатуру в 1940-м, но выдвинул.

Второй кандидат — малоизвестный юрист Уэнделл Уилки — был противником, скорее условным, но в драку лез по-настоящему. Поначалу он налетел на Рузвельта, стоявшего во главе страны уже второй срок, обвинив его в том, что страна не готова к войне, подобной той, которая уже идет в Европе.

Рузвельт отреагировал, как и следует президенту великой державы, спокойно и достойно. Он провел через конгресс закон о ленд-лизе, позволявший оказывать помощь Англии, сражавшейся с Гитлером.

Уилки отреагировал молниеносно и перелицевал свою позицию, подобно старому портному, вынужденному постоянно заигрывать с клиентом! Теперь он стал уверять всех, что не за горами день, когда Рузвельт приступит к реализации своего тайного плана, по которому славные американские парни будут отправлены за океан, чтобы защищать чужие интересы!

Америка услышала в этих словах угрозу, Уилки, кажется, привлек внимание будущих избирателей, и у Рузвельта не было другого выхода, кроме как дать торжественное обещание «не посылать американских парней ни на какую чужую войну».