Константин Гурьев - Спасти или уничтожить

На выборах Рузвельт победил, но обещание, данное для этой победы, теперь стесняло его и вынуждало ставить под угрозу отношения со многими влиятельными силами, одной из которых были поляки.

Поляки начали перебираться в Америку еще в годы Наполеоновских войн, когда земля их родины переходила из одних рук в другие, и остались тут навсегда. Остались и стали американцами, которые любят Америку, но Польшу продолжали любить.

Первые разговоры выглядели «случайными» и начались уже в сентябре тридцать девятого, и Рузвельта удивило, что возмущение действиями Сталина его собеседники высказывали значительно чаще, чем гитлеровским нападением.

В свое время Рузвельт много времени провел, пытаясь понять, в чем сила русских большевиков, которые сумели заставить людей работать, решительно отказавшись от перспектив личного обогащения, и это не было пустым любопытством.

Придя в Белый дом в то время, когда Америка стояла на коленях, подавленная великим кризисом, он понимал, что деньги сами по себе мало что значат, пока человек не увидит, как его деньги обращаются во что-то реальное, значимое для него, и все свои действия, как президент, сосредоточил на том, чтобы восстановить производство, которое предложит людям то самое «реальное», которое и станет доказательством его гражданской состоятельности!

Рузвельт, понимая, что победа на выборах — всего лишь аванс, который надо отрабатывать, понимал, что все прежние идеи и методы управления рухнули 24 октября 1929 года вместе с акциями Нью-Йоркской биржи.

Именно поэтому, едва оказавшись в Белом доме, начав искать решения, он дальновидно обратился и к опыту большевиков, изучая его не только через восприятие американских политиков, конгрессменов и предпринимателей, но и составляя свое собственное мнение, встречаясь не только с советскими дипломатами, которые, естественно, выражали большевистскую точку зрения, но и с инженерами, артистами и другими советскими людьми, которые довольно часто бывали в Штатах.

Даже сделав естественную скидку на большевистскую пропаганду, Рузвельт хотя бы себе самому вынужден был сказать, что путь большевиков нельзя отрицать полностью как таковой.

Большевики добились многого, и это невозможно не заметить!

Многим не нравятся их методы? Любому предпринимателю не нравятся методы, дающие преимущество его конкурентам. И, если хочешь обойти конкурента, не лучше ли отказаться от словопрений и перейти к соревнованию труда?

Рузвельт надеялся еще к концу своего первого срока навести мосты и убедить Сталина в необходимости сотрудничества во всех сферах!

Обстоятельства, мешавшие этому, его не смущали: в конце концов, соглашение между Америкой и Россией будет точно таким же актом конкурентной борьбы, как любой другой, и сотрудничающие державы подомнут под себя весь мировой рынок. Это неизбежно и это мало кому нравится!

Именно поэтому Рузвельт и не мог понять причин, по которым поляки с нескрываемой злобой говорят о русских, и попросил подготовить ему небольшую справку, которая позволяла бы понять истоки такого положения.

Получив эту справку и раскрыв ее, не смог дочитать до конца: слишком запутано было все, опирающееся на некие «исторические традиции». Поразмыслив, президент США решил, что в настоящих обстоятельствах ему не следует размышлять над «правами» и «традициями». Сейчас его интересуют отношения с группой своих сограждан, а точнее говоря, избирателей!

Следовательно, Сталин принял участие в уничтожении Польши, присвоив себе ее часть! И — всё! И об этом, только об этом следует говорить, решил Рузвельт и, как выяснилось, избрал правильную стратегию.

Это открылось, когда осенью сорокового он собирался в Детройт. Незадолго до этого прошла неудачная встреча с польской диаспорой в Нью-Йорке, когда ему не столько задавали вопросы, сколько выражали недоумение, а то и вовсе недовольство тем, что «Америка президента Рузвельта трусливо уклоняется от борьбы за демократию в Европе». Все попытки Рузвельта ответить на вопросы и объяснить хоть что-то прерывались криками, порой истеричными. Газеты, рассказывая об этом, естественно, разделились, но только самые доброжелательные сказали несколько хороших слов. И не более…

Поездка в Детройт была неизбежна, потому что это известный всему миру центр автомобильной промышленности, предмет гордости всей страны! Именно в таких местах Рузвельт старался завоевать большинство голосов, понимая, что путь к сердцу рабочего много короче, чем к голове интеллектуала или разуму предпринимателя.

И именно поэтому он опасался этой поездки. Дело в том, что значительную часть рабочих на автомобильных заводах составляли поляки, и тем, кто работал рядом с ними, приходилось учить польский язык для удобства общения.

К тому же поляки были крупнейшим культурным меньшинством в Детройте, и пренебрегать этим было опасно. Опасно именно потому, что любая ошибка, сделанная тут, немедленно стала бы основой для обобщений, катастрофических для судьбы всей компании.

Именно накануне поездки один из сотрудников его штаба передал просьбу о встрече двух «старых знакомых поляков», как он их назвал. В таких обстоятельствах выбирать не приходилось, и Рузвельт просто назвал время.

Гости явились к назначенному часу и сразу же повели себя так, будто это не он, а они располагают крайне ограниченным временем.

Поначалу беседу вел тот, что моложе, — Эдвард Загуменны. Говорил без акцента, четко и без эмоций:

— Господин президент, мы представляем не просто часть польской диаспоры, а всю «Полонию»!

— Простите, — автоматически перебил Рузвельт.

— Нет, скорее я должен просить прощения у господина президента, но меня извиняет то, что мы встречаемся впервые, а ваши сотрудники, видимо, исходят из других приоритетов.

Загуменны произносил слова, которые можно было бы принять за извинения, если бы не интонации! Это были интонации человека, который уверен в своем преимуществе!

Он повернулся к своему спутнику:

— Господин президент, позвольте вам представить нашего патриарха Станислава Круликовского! Пан Станислав — один из основателей движения возрождения Польши, которая станет вашим безусловным союзником в борьбе с Гитлером.

Увидев удивленное лицо Рузвельта, пояснил:

— Время часто вносит в наши планы невероятные коррективы, мистер Рузвельт! Если для меня Польша — это земля, где и сейчас живут мои родственники, если для многих из нас Польша — это земля, где находятся только могилы предков, то для Станислава Польша — родина, с которой он вынужден был бежать! Подарите ему несколько минут, послушайте!

Рузвельт преодолел желание посмотреть на часы. Пока он видел перед собой фигляра, который пытается произвести на него впечатление, и делает это крайне неумело, неумно.