Константин Гурьев - Спасти или уничтожить

Гётце снова закурил.

— Есть еще одна странность. При таких побегах, когда надо долгое время идти по морозу, по почти пустыне, где царствуют мороз и ветер, сбежавшим надо чем-то питаться, поэтому часто в таких случаях опытные уголовники берут в свою компанию молодых заключенных, которых потом убивают.

— Убивают? — изумился Зайенгер. — Помогают бежать и убивают? Зачем?

— Как вам сказать, лейтенант… Как вам сказать… Они их потом съедают, — ответил Гётце и развел руками, как бы давая понять, что он и сам не во всем понимает поведение русских бежавших уголовников. — Однако в данном случае среди бежавших уголовников нет ни одного молодого, ни одного такого, за которого потом не потребовала бы ответа его шайка.

И Гётце снова развел руками.

— А политический? — не сдавался Зайенгер.

Гетце вновь вернулся в свое кресло и на этот раз довольно долго перелистывал листы и что-то в них выискивал.

Потом заговорил:

— Этот политический — самая странная фигура из всех и, пожалуй, самая опасная!

Он положил рядом несколько листов и, не отрывая взгляда от них, говорил:

— Мы располагаем только очень общим его описанием, самые общие фразы, в общем, ничего, что помогало бы его идентифицировать, но!

Гётце сделал паузу, призывая Зайенгера сосредоточиться, хотя тот уже давно обратился во внимание:

— Два года назад, осенью тридцать девятого года, из нашего поля зрения исчез русский агент, который доставил много хлопот, и не только нам! Его разыскивали и разыскивают и испанцы, и англичане, и французы! И сейчас появились основания полагать, что это именно тот человек.

Зайенгер, пытаясь осмыслить услышанное, не сразу заметил некоторое смятение Гетце, но сразу ощутил это в голосе и интонациях:

— Мы о нем знаем мало, но и этого вполне достаточно, чтобы понять, что он вполне сможет взять на себя руководство четырьмя уголовниками, Зайенгер. И руководить ими он будет весьма успешно, в очень короткое время установив дисциплину и поставив каждого на какой-то свой участок работы. Именно поэтому, зная о вашей работе, я подумал, что вам все это надо знать. При этом имейте в виду, что прямого приказа на это у меня нет. Более того…

Гетце замялся:

— …Я помню, что помогал вам понять суть событий по просьбе — именно просьбе — партайгеноссе Геббельса, но я не стану обращаться к нему через головы руководителей, чтобы не нарушать субординации. Вам же это сделать проще, ибо задание вам давал именно он.

Зайенгер поднялся:

— Что я должен сделать, господин штурмбаннфюрер?

— Ну, что вы, Зайенгер! Сидите-сидите. Мои слова — не приказ и даже не просьба. Это пожелание оказать содействие в важном деле!

— Я понимаю, господин штурмбаннфюрер, но ваши сведения считаю весьма важными. Важными, но сам я не смогу разобраться во всем этом так быстро, как требует обстановка, поэтому и прошу вас наметить самые важные направления.

Гетце кивнул:

— Первое — было бы хорошо пригласить сюда тех, кто видел этого таинственного русского и мог бы принять участие в его розыске. У нас на это уйдет много времени. Второе — у меня есть человек сомнительного происхождения с точки зрения нашей расовой теории, но его связи и положение в уголовном мире тех территорий, где работаете вы, бесценны. Нам следовало бы их использовать, если уж мы предполагаем участие в этом уголовников. Они неизбежно придут к таким же, как они!

— А этот русский из НКВД, о котором вы говорили?

— Этот? С ним работают. И результат никак не зависит от рейхсминистра пропаганды. Так что два обстоятельства.

Зайенгер снова встал:

— Господин штурмбаннфюрер, вы не сочтете за хвастовство, если я прямо сейчас от вас позвоню и попрошу о встрече?

— Думаю, отсюда звонить удобнее во всех отношениях, — кивнул Гётце.

Геббельс, видимо, был очень занят и долго разговаривать не мог.

Выслушав Зайенгера, он вызвал секретаря.

Геббельс ждал лейтенанта через полчаса, но временем он ограничен. Весьма ограничен.

Вечером Борциг, как и обещал, повел лейтенанта в ресторан.

Едва они уселись, Борциг посмотрел куда-то за плечо Зайенгера и улыбнулся, поднимаясь:

— Надеюсь, ты не будешь возражать, если к нам присоединится очаровательная фройляйн?

Зайенгер повернул голову, вскочил и смутился: перед ним стояла Луиза Хирт.

— Добрый вечер, господин лейтенант!

— Людвиг!

— Я помню.

— А я стал классическим склеротиком. Простите, у меня важная встреча. Люци, проводи меня… Простите, Луиза.

Едва вышли из зала и Зайенгер раскрыл рот для упреков, Борциг протянул ему пачку купюр:

— Возможно, ты не рассчитывал на то, что придется покупать даме цветы. И не возражай — отдашь потом!

Человек, лежавший на полу, кажется, приходил в себя.

Женщина сидела рядом с ним, придерживала правую руку и покачивалась, будто баюкала ее.

Пистолет, так нелепо и беспомощно направленный ею на Кольчугина, лежал у него в кармане.

Артем, разглядывая лежащего, быстро перебирал в уме фотографии из всех личных дел, которые привозил Нефедов, но сходства не находил ни с кем, хотя какие-то ассоциации возникали, но сразу же исчезали.

Левая штанина лежащего была распущена по шву, потому что нога его от колена была обмотана тряпкой, от которой исходил неприятный запах. Неприятный, то терпимый. Во всяком случае, заражения тут не было, и это уже радовало.

— Где это его? — повернулся он к женщине.

Та на миг перестала раскачиваться, посмотрела на Кольчугина, и взгляд ее был полон ненависти.

— Больно? — спросил он и ответа не получил.

Ну, ладно, подумал Кольчугин, пусть мужчина лежит без сознания, и сосредоточился на женщине.

Может быть, с этой стороны начать удобнее?

Он вспоминал личное дело лейтенанта госбезопасности Рязанцева Николая Михайловича и вложенный в папку лист бумаги, заполненный от руки торопливым и малоразборчивым почерком: жена Рязанцева Евгения Севастьяновна, до брака — Введенская.

Фотографии ее в деле, конечно, не было, но сейчас это был самый вероятный вариант, поэтому Кольчугин попросил самым обычным тоном:

— Евгения, принеси воды ему.

Женщина, все так же придерживая руку, поднялась и направилась к двери, потом вдруг замерла и неожиданно повернулась. На лице ее был и испуг, и какая-то надежда.

Артем не дал ей прийти в себя, повторил:

— Неси, неси. Он вроде в себя приходит.

Женщина вернулась почти сразу, будто вода находилась прямо у двери, протянула кружку Кольчугину и впилась в него взглядом.

Кольчугин сложил ладонь и налил в нее немного воды, поставил кружку и, обмочив в воде кончики пальцев, обрызгал лицо лежащего.

— А Николай где? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал просто и повседневно, будто такая картина для женщины должна быть совершенно привычна.