Константин Гурьев - Спасти или уничтожить

Кольчугину понравилось, как отреагировал на его слова Маштаков. Он просто коротко кивнул, соглашаясь: мол, ясное дело, чего таскать туда-обратно! Вернутся наши, а все тут их и ждет.

Потом позвали Евгению, сели пить чай.

Впрочем, Кольчугину чай попить не дали. Узнав, что он еще совсем недавно был в Москве, засыпали вопросами, а признаться, что сам он мало что знает, потому что совсем недавно из лагеря бежал, Артем не смог.

И неудобно как-то, и, потом, Маштаков его точно не понял бы, а сотрудничество, кажется, налаживалось.

День уже давно перевалил за обеденное время, и Артем стал собираться.

— Значит, сегодня-завтра товарищи начнут решать вопрос с вашей переброской в лес, а нам с тобой, товарищ Маштаков, предстоит собрать все карты и разрабатывать маршруты поисков.

— Я в лес не поеду, — внезапно сказала Евгения. — Коля вернется, а меня дома нет.

Кольчугин замер, не зная, что сказать, а Евгения поднялась:

— Я кипяточка подолью, — и вышла на кухню.

Маштаков проводил ее печальным взглядом, проговорил:

— Она иногда… ну…

— Я понимаю, — кивнул Артем.

— Да, что я не понял-то, — сразу же вернулся к разговору Маштаков. — Зачем карты-то собирать?

— Карты? — недоуменно переспросил Кольчугин. — Ах, карты! Так, сейчас, брат ты мой, Маштаков, будем мы с тобой, как два полководца, планы рисовать!

— Какие планы? — не унимался Маштаков.

— Ну, грузы-то надо искать! — удивился Кольчугин недогадливости собеседника. — А как мы маршруты намечать будем?

— А чего их намечать? — удивился и Маштаков. — Всё находится в бункере, все в УРе!

— Где? — опешил Кольчугин.

— Ты про укрепрайоны слыхал? Про «линию товарища Сталина»?

— При чем тут «линия»?

— Ну, ты даешь, товарищ Кольчугин, — залился веселым смехом Маштаков. — Так, мы все, что смогли, все, что не погибло, не сгорело, собрали и свезли в бункер укрепрайона.

Кольчугин сидел ошалело, понимая, что он ничего не понимает.

Спросил почти обреченно:

— Какой бункер? Где он?

— А-а-а-а, — протянул Маштаков понимающе. — Я же тебе не сказал. Мы, брат, решили, что нам вчетвером весь груз до Москвы никак не дотащить, вот и перевезли его. И решили, что, если идти на восток, непременно на фашистов наткнемся, и пошли мы на запад.

— Куда? — недоверчиво спросил Кольчугин.

— В Беловежскую Пущу! — пояснил Маштаков и улыбнулся. — Места, доложу тебе, сказочные и народу мало. Если только фашисты на охоту приезжают, да и то близко не подходят.

Кольчугин некоторое время сидел молча. Потом спросил:

— Ты говоришь, сколько там человек?

— Трое остались: сержанты Коровин и Ганзя, водитель Рахманов.

— Татарин?

— Чего?

— Рахманов, говорю, татарин?

— Да, я и не знаю. Придем, сам спроси…

Штурмбаннфюрер Гётце не обманул: присланный им человек работал виртуозно, хотя Зайенгер узнал о нем не сразу, а только тогда, когда это счел нужным сам посланец.

Честно говоря, он заставил лейтенанта потянуться к кобуре, когда вечером на плохо освещенной улице неожиданно заговорил с ним.

Впрочем, слово «заговорил» было не совсем к месту: человек тихо, но отчетливо передал привет от «господина из столицы» и попросил «послезавтра» при въезде в город, минуя — тут последовало четкое и детальное описание места — должен ехать медленно. При этом, естественно, добавил незнакомец, в машине не должно быть никого, кроме господина лейтенанта.

Зайенгер не стал звонить в Берлин и проверять, решив, что в таком звонке будет превалировать «нервный» элемент.

«Послезавтра» он все сделал так, как было условлено, и, пока ехали по все таким же полутемным улицам, получил приглашение на ужин в один из лучших ресторанов Минска.

Зайенгер был слегка удивлен, когда его спутник спокойно прошел в зал, сопровождаемый поклонами и улыбками персонала. Еще больше удивился, когда выяснилось, что столик для них был накрыт в отдельном кабинете и уже оплачен его спутником, которого, видимо, тут хорошо знали.

— Вы давно живете в Минске? — поинтересовался Зайенгер.

— Я? С чего вы взяли, господин лейтенант? — удивился человек в штатском, одетый так, будто прямо отсюда идет на дипломатический прием. — Если вы о том, что меня знают в ресторане, то все лишь потому, что деньги любят брать всюду, и исключений тут нет.

Он улыбнулся и вошел в отдельный кабинет, приглашая Зайенгера следовать за собой.

— У нас важный разговор, господин лейтенант, и я не хочу, чтобы нам мешали, — пояснил он, отправив официанта исполнять заказ, и продолжил: — Сегодня говорить буду я, потому что от господина Гётце я получил задание наблюдать, искать и сообщать вам. Если обстановка изменится и господин Гётце даст мне другой приказ, я стану слушать вас.

Человек говорил все это ровным тоном, не предполагавшим никакой рисовки, но Зайенгер чувствовал себя неуютно: его будто ставили на место!

Официант закончил накрывать стол и вышел.

Господин продолжил:

— Я подтверждаю, что в январе из лагеря на севере России бежали пятеро…

— Это знаю и я, — сказал Зайенгер.

— Господин лейтенант… Прошу выслушать меня не перебивая, иначе у вас может не сложиться целостной картины, — попросил человек, сидевший напротив, и Зайенгер вынужден был кивнуть в знак согласия.

— Троих я видел, с двумя беседовал.

Зайенгер невольно подался вперед, но человек взглядом попросил не перебивать.

— Конечно, я с ними беседовал, как вор, готовый к сотрудничеству, иначе они бы со мной и парой слов не обменялись, но таковы условия игры, которую я веду. Скажу сразу, что «дело», для которого меня пригласили, скорее всего, просто выдумка, потому что ни одного факта, ни одного обстоятельства они не назвали, хотя беседовал я с каждым из них отдельно. Должен, конечно, признаться, что я и сам делал вид, что не очень заинтересован в том, чтобы пойти на общее «дело», а встретился скорее из любопытства: не каждый день тут появляются люди, бежавшие из сталинских лагерей, — улыбнулся собеседник Зайенгера. — Тех, с кем я виделся, и третьего их товарища знают местные воры. Не все, конечно, но слышали о них почти все, кого уважают в этом сообществе. О четвертом эти двое говорили мало, почти ничего. Мне о нем больше рассказали другие. По их словам, это весьма авторитетный вор, «вор в законе».

— Простите! — все-таки не удержался Зайенгер.

Собеседник кивнул и уже приготовился пояснить, но лейтенант продолжил почти просительным тоном:

— И еще — как вас называть?

Лицо собеседника приобрело виноватое выражение. Он приподнялся.

— Господин лейтенант, примите мои искренние извинения. Я слишком сильно спешил рассказать вам главное и упустил необходимое.