Сергей Зверев - Сталинградский калибр

– Разрешите, товарищ лейтенант? – Из переднего люка высунулась голова Бабенко. – Я про башню у «тройки» хотел сказать. Позвольте, я сбегаю посмотрю. Может, поправимо. Здесь, на станции, все-таки мастерские есть.

Бабенко выбрался из люка и подошел к «тройке», которая подъехала и встала рядом со «Зверобоем». Полазив вокруг башни, разглядывая место попадания вражеской болванки, оба механика-водителя забрались в башню и попробовали маховиками сдвинуть ее с места. Наконец Семен Михайлович подошел к командиру, вытирая руки ветошью.

– Сложно все, Алексей Иванович, – покачал головой инженер. – Хорошо, что калибр маленький попал, болванка рикошетом вниз пошла, а не под прямым углом. Десять сантиметров ниже – и могло башню сорвать. Без крана и мастерской никак. Башню надо снимать, тогда видно будет, можно в наших условиях починить или нет.

– Все? – мрачно спросил Ковалев. – Отвоевалась моя «троечка»?

– Нет, что вы! Даже с такими повреждениями можно еще повоевать. Ну, по крайней мере, если возникнет необходимость или иного выбора не будет. Я сейчас объясню, где ваш механик? Боря, идите сюда! Боря, я вам объясню сейчас, как можно разворачивать машину, чтобы наводчик смог навести орудие на цель. Рычагами, фрикционами на месте. Просто помни, что твой угол обзора, когда ты смотришь в перископ, меньше угла, когда смотришь через открытый люк. Необязательно ставить танк так, чтобы цель была по центру твоего визира… Угол поворота пушки…

Соколов не дослушал до конца поучения инженера, когда пришло сообщение. Наступление на Тацинскую снова сорвалось. Батальоны зацепились лишь за развалины скотного двора и машинную станцию. Группе приказано занять круговую оборону и стоять насмерть. Ни в коем случае не пропустить немцев, потому что они могут со стороны станции ударить в тыл прорвавшимся частям на подходе к Тацинской.

– Черт! – Соколов спрыгнул с башни и подошел к переднему люку «Зверобоя». – Омаев, слушай эфир и вызови всех командиров машин сюда.

Гужов, сдвинув на затылок шапку, быстрым шагом спешил к танкистам. Подойдя к Соколову, комбат кивнул в сторону станицы.

– Что-то мне не нравится, какая там тишина наступила.

– Наши опять остановились! А нам приказано занимать круговую оборону. Давай так, комбат! Две поврежденные, но все еще боеспособные машины я поставлю к выходу со станции, со стороны наших. Просто на всякий случай. Подбрось им два десятка своих бойцов и пару «станкачей». Пусть займут позиции на флангах. Оттуда нам вряд ли стоит ждать атаки фрицев. А вот здесь с двух направлений стоит. По путям и со стороны самой станции.

– С трех, – добавил Гужов и ткнул рукой в противоположном направлении. – Овраги, но там можно накопить пехоту для приличной атаки. Там тоже боевой дозор ставить надо.

– Да, ты прав, – согласился Алексей. – По три танка я поставлю на обоих направлениях. Надо найти шанцевый инструмент и выкопать танковые окопы. Экипажи с мерзлым грунтом сами не управятся…

Лейтенант Краснощеков подошел к Соколову. Лицо и руки замполита были перепачканы, глаза еще блестели лихорадкой боя.

– Гусеницу починили у Щукарева, – доложил он. – Туда сейчас подошли два отделения пехотинцев с пулеметами. Занимают позиции с тыла. Алексей, дай мне участок обороны. Сейчас я должен быть с бойцами. Я все-таки командир и не первый день на фронте.

– Хорошо, но только утром, Миша. – Соколов посмотрел в глаза замполита.

При всей неприязни к Краснощекову, несмотря на сложность его характера, Алексей все же понимал, что тот все делает на совесть, он совсем не трус и драться будет до последнего. И людей за собой поведет. И отойти не даст, чтобы ни случилось. И все эти качества нужно использовать.

– Утром я поручу тебе свой участок. А сейчас нужна твоя поддержка, твой сильный дух на участках подготовки позиций. Люди только после боя, уставшие, без сна. А им рыть окопы, закапывать танки, строить огневые точки. Будь там, вдохновляй, поднимай боевой настрой, своим примером поднимай людей. Ты ведь это можешь.

– Спасибо, Леша! – Краснощеков неумело улыбнулся одними губами и стал похож на мальчишку. – Мне это очень важно, потому что… Мне очень важно, чтобы и ты в меня верил, чтобы между нами не было разногласий. Если бы мы просто служили вместе в мирное время, но теперь-то война, она требует от каждого напряжения всех сил. И физических, и моральных.

Ночью потеплело, но снег так и не пошел. Танкисты и пехота окапывались на совесть. Было ясно, что воевать и оборонять станцию им придется не один день. И фашисты будут рваться к Тацинской и аэродрому со всех сторон и любой ценой. По путям на расстояние шестисот метров оттащили два вагона с малокалиберными фугасными бомбами. До входных стрелок еще почти километр, их удастся не повредить. Вагоны были не заполнены, видимо, их начали разгружать, но все вывезти на аэродром не успели. Туда же отогнали и полупустую цистерну с автомобильным бензином.

Со стороны поля пришлось вырыть окопы полного профиля в тридцати метрах от крайних строений. На устройство ходов сообщений и на блиндажи сил и времени уже не было. Пришлось в ближайшем подвале одной из станционных построек оборудовать на скорую руку помещение для раненых и командный пункт. Туда установили коротковолновую станцию и полевой телефон, протащив провод на все участки обороны. За ночь фашисты дважды попытались прощупать оборону русских на подходах к станице и на железнодорожной станции. Минометный огонь и осколочные снаряды «тридцатьчетверок» быстро привели врага в чувство, и попытки прекратились.

В пять утра пришло сообщение: «Готовиться к 555». Что-то произошло, решили Соколов и Гужов. Не продолжили атаку ночью. Почему ее решили возобновить утром? Резервы явно не могли подойти за такое время. Да и не было слышно никакого движения войск. Значит, атака возобновляется теми силами, что остановились вечером. Алексей подложил под затылок свернутый шлемофон и закрыл глаза. Надо поспать хоть двадцать минут, и тогда снова голова будет ясной. Нужно сбить эту вялость и дикое желание закрыть глаза, даже если это будет стоить тебе жизни. Соколов знал это состояние. Измотанные бойцы в 41-м, в период отступления, порой впадали в такое состояние вялости и безразличия. Он сам слышал, как люди падали, закрывали глаза и говорили: «Хоть бы убили, что ли, поскорее. Нет силушки уже никакой…»

– Ну что, думаешь, продержимся? – тихо спросил Гужов, усевшись рядом и тоже прижавшись спиной к стене.

– Несколько атак выдержим запросто, – отозвался Алексей. – Пулеметы, минометный взвод, танки закопанные. У нас, считай, две батареи противотанковые. Лишь бы бомбить нас не начали. Тут за полчаса камня на камне не оставят, а у нас вся оборона привязана к строениям.