Владимир Соколов - Родиной призванные

— Знаешь, милый, чего я боялась? Умереть, не любя… Это самое страшное, что есть на земле. Человек рождается для любви. А если не любил — значит не жил.

— Но ведь ты вышла замуж…

— Пришла пора — родители настояли. Вот и вышла. Только не любила я доселе.

Поворов взял ее за руки и поцеловал обе ладошки.

— Дай, Костя, твою руку. — Она приложила ее к груди. — Будем смотреть в прорубь. Что там на дне?.. Я вижу зеленые цветы… Живые, шевелятся. Смотри, смотри, как струйки колышут их, будто ветерком. Рыбки… Ой, сколько рыбок! Глазастые, толстые. — И она вдруг прослезилась.

— Не плачь, — сказал Поворов. — Это маленькие окуньки. Они плывут на свежий воздух. Им хочется увидеть небо и солнце… Но что с тобой?

— Хорошо мне… — Она улыбнулась, окунула ладони в воду.

Поворов взял ее ладони в свои сильные руки. Ладони пахли рекой, рыбой.

Поворов набрал ведро воды.

— Пошли, Костя. Мы заварим хороший чай. Ты все продумал? Зачем мы здесь? Ну ты, я…

— Если честно, я не верил в возможность такой глубокой и длительной оккупации. А зачем я здесь?.. Это я понял, когда пробивался из окружения. Я дал себе клятву мстить фашистам, бороться против них. Ты будешь меня слушаться? — задал он ей наивный вопрос.

— Ага, — сказала Анюта. — Всегда и во всем.

— Пошли, отнесем воду домой, будем пить чай.

— Чудесное тут место. Мы придем сюда за первыми цветами, — ласково сказала Анюта, — потом придем сюда, когда появятся светлячки. Помню, когда я была совсем маленькой, набрала светлячков в бутылку…

— Разве тебе разрешали ходить ночью?

— Не разрешали. Но я не слушалась. А теперь буду слушаться тебя.

Вдруг налетела туча, и колючая снеговая крупа хлестнула в лица, умывая их легкими крошечными летучими иголочками. Пространство, где только что было ясно и солнечно, задышало холодом.

А по дороге все шли и шли военные машины, укрытые черным брезентом.

22 февраля 1942 года — в канун годовщины Советской Армии — перешли через линию фронта на территорию, освобожденную партизанами, сорок девять лыжников. Это был отряд «Славный», сформированный из московских комсомольцев-добровольцев отдельной мотострелковой бригады особого назначения, направляющийся в брянские леса.

В поселок Ивот к командиру «Славного» Шестакову явился лейтенант Григорий Харитонович Сафронов, бывший партизан отряда Медведева, чтоб возобновить нарушившуюся связь с армейской разведкой. Тогда в «Славном» и родилась мысль: провести глубокую разведку, сообщить штабу 50-й армии сведения об аэродроме; хорошо бы добыть «языка».

Вьюжным вечером Григорий Сафронов осторожно постучал в дом Поворовых. Он был одет по-крестьянски — в старенький армяшок, на голове — заячий треух, на ногах — старые, с прогоревшими голенищами, подшитые валенки. Пароль — «Привет из Дятькова» — без долгих разговоров ввел разведчика в семью Поворовых. Первую ночь Северьянов показывал Сафронову маршруты. Отмечал реки и озерки, овраги, лесочки и кустарники, тайные и явные дороги и тропки, по которым удобнее всего пробираться за Десну к линии фронта.

— Откуда вы так знаете местность?! — невольно воскликнул разведчик.

— Наглядность, дорогой товарищ. Наглядность, говорил мне один человек, которого я вел, фундамент познания. Своими глазами все эти пути-дорожки просмотрел. Все это сам видел.

— Повидать бы мне Сещу, аэродром, может, тогда и «язык» бы не нужен был.

— Нет, голубчик, на аэродроме только в форме люфтваффе можно появиться… Да и то не каждого пустят. Придет завтра Костя — тогда и порешим.

Утром приехал верхом на лошади Поворов. Выяснилось, что сведения, которые собрал Костя при помощи своего брата Мишки и девушек-прачек, недостаточны. «Надо добыть „языка“». Это «надо» озадачило Поворова. От Ани Морозовой он знал, что есть переводчик-ефрейтор, охочий до всяких гулянок. Но как его увезти? Устроить гулянку в Сеще вполне можно. Однако Сеща зорко охраняется.

— У меня предложение, — сказал Поворов. — В Радичах живет и работает врачом моя родственница Митрачкова. У нее есть знакомый полицай Махор. Выпивки, гулянки — его страсть. Вот и заманить бы нам туда ефрейтора.

— Это, конечно, приемлемо. Ну а дальше что? Куда я денусь с этим «языком»?

— У меня есть еще один верный человек. Он имеет и лошадь, и пропуск по всему району. Короче говоря, мне потребуется день-два, чтобы все наладить. Ну как, согласен? — Он вздохнул. — Конечно, все это сложно. Закурим?

— Закурим! — радостно сказал Сафронов. — Я тоже так думаю — непростое дело. Подготовиться надо. Вот только как с жильем?

— На материном «пятачке» поживешь. На печке, значит. Временно займешь.

Приятно жилось разведчику в семье Поворовых, Здесь дышалось легко, а сердцу было свободно и просто. Да и с Костей хорошо. Вот он улыбнулся и снова о чем-то задумался.

— Ты, брат, извини… Должен тебя оставить. Служба. Слышишь? — Стены дома вздрогнули. Над крышей, гулко набирая высоту, потянулись бомбардировщики. Тонкое, красивое лицо Поворова омрачилось. — Есть у меня одна думка.

— Секрет?

— Да нет! Какой тут секрет. Подложить бы мину то ли под сиденье летчика, то ли где-нибудь между бомбами, так, чтобы ветром не сдуло. Да есть ли у нас магнитные мины?

— Говорили, есть, — отозвался Сафронов.

— Говорили!.. Много о чем говорили, да не все подтвердилось, — с обидой произнес Поворов. — Горько видеть, как готовят фашисты массированные налеты… — И, поглядев в поблекшее лицо разведчика, сказал: — Не беспокойся. Отдохни. Я скоро вернусь, со мной ничего не случится. Будет у нас «язык». Будет! Ну я пошел… Служба…

Сафронов остался в доме один.

Разведчика клонило ко сну, и он полез на «пятачок».

Над заснеженными полями разнесся пронзительный вой сирены. Вспуганные вороны поднялись высоко в небо и полетели за Десну. В сещенских мелочах навострил длинные уши заяц и тревожными скачками пошел через обледенелую речку в Сергеевские дебри. Сбылась Костина мечта. Тяжелый «хейнкель», набрав высоту, вдруг сверкнул снопом огня и разразился страшным громом. На землю падали обломки металла.

«Вот таким бы образом и другие самолеты», — ликуя, подумал он.

Мимо полицейского отделения пронеслась санитарная машина, а вслед за ней — грузовик с внутренней охраной.

«Напрасно. После такого взрыва и косточек не соберете», — сказал он про себя, а для вида помахал ладонью солдатам, заметив среди них нескольких поляков.

— Пафаров… Гут, гут, — встретил его чех Робличка.

И указал на черное облачко, тихо плывшее по безветренному небу. Возможно, это облачко — все, что осталось от тяжелого бомбардировщика.

Поворов давно присматривался к полякам и чеху-ефрейтору. Прачка Аня Морозова с ними познакомилась, а что из этого получится, покажет время. Торопиться, пожалуй, не следует. А как быть сегодня? Одна надежда — договориться с Махором о вечеринке. В любое время — днем, ночью, утром или вечером — полицай не откажется от предложения выпить и погулять. Такая у него натура. Начальство считает, что он — законченный алкоголик. А вот Поворов не верит в это. Бывают дни, когда Махор в рот ни капли водки не берет. Поворов доложил своему начальнику, что идет в Радичи договориться с врачом Митрачковой о прививках против тифа.