Владимир Соколов - Родиной призванные

— Вот оно, страшное! Ух! — Васька закрыл рот ладонью и надул щеки.

Колька выдержал волну трупного запаха и, как бывалый человек, сказал:

— Бой тут был.

Через несколько минут ходьбы увидели еще один труп. На дне небольшого окопчика рядом с пулеметом лежал парень. Ребята скорбно глядели на высохшее мертвое тело. Погибший казался им совсем молодым.

— Вот и пулемет. Наш пулемет. Советский. Парень погиб, а пулемет должен стрелять, — по-взрослому, как хозяин, сказал Вася.

Ребята вытащили пулемет из окопчика и стали очищать песком запекшуюся на кожухе кровь. Они чувствовали сладковатый тошнотворный запах, неотделимый от смерти.

— Ртом дыши, ртом, — советовал Вася, терпеливо перенося трупный запах, который лез в нос, забивал легкие.

— Давай бойца закопаем, — предложил Колька.

— Отнесем пулемет, там, в доте, есть солдатская лопатка. Вернемся и закопаем.

Тащить пулемет, состоявший из разных выпуклостей, выступов, углов и граней, было нелегко. Все это больно впивалось ребятам в плечи, лопатки.

Разные мысли лезли в головы ребятам, одна держалась особенно крепко: представлялось, что они несут труп. Так крепко пахла война. Наконец-то увидели заброшенный, но ладно сработанный дот: крыша и стены из толстых железобетонных плит. Дот был глубоко посажен в землю. Казалось, он вырос из земли.

Ребята спрятали пулемет, укрыли его сушняком. В одном из углов дота в ящике лежали гранаты. Кто-то набросал на них солому.

— Тут уже работали! — смахивая с лица паутину, сказал Коля. — Кто бы это? Поймают фашисты — убьют.

Землистое лицо Васьки было спокойно, только хлопали большие светлые ресницы.

— Да вот, пастой. — Он отодвинул старую доску, покопался в каком-то тряпье и достал карабин. — Видел?.. Новенький. Смазал я его, тряпками обмотал.

— Значит, это ты тут? — воскликнул Коля. Лицо его посветлело от радостной зависти. — Давай скажем Андрею Ивановичу, что мы вдвоем собрали. Ладно? — прибавил он дружелюбно.

— Так и скажем, — подхватил Вася, блеснув в его сторону голодными глазами. — Ты садись вот на этот ящик. Тут совсем сухо, тепло. Давай поедим. А?

Колька достал краюху хлеба и, отломив большой кусок, протянул Васе.

— Вкусно! Хлеб ваш соленый, — похвально сказал Васька. — Коль! Меня поймают, ты будешь?

Коля понял, о чем речь, сказал твердо:

— Буду. Честное пионерское, буду, до конца. К партизанам уйду.

Налетел ветерок, и по кустам пробежала волна серебристого света — последние паутинки.

— Пойдем закопаем парня.

На могильном холмике посадили сосенку — чтоб не забыть место.

Вася на минуту задумался. Он вспомнил своего отца. Может быть, и его отец где-нибудь лежит так, бездыханно. А может, он жив? Что, если его не расстреляли, если он убежал? Мальчик точно не знал — мертв или жив отец, но остро чувствовал: пока сам жив, должен ждать отца, делать такое, за что отец похвалил бы. Оружие — это хорошо!

— Чего зеваешь? — толкнул его Коля. — Идем.

— Коль! — доверительно шепнул Вася. — Я спрятал на станции бутылку с горючей смесью. Фашистов угощу.

— Поймают — убьют.

— Хитрого да ловкого не поймают. А я теперь хитрый, — томил Вася друга загадочными разговорами. — За батю дам им прикурить…

Не доходя до Сещи, ребята разошлись. Вася убедил товарища, что непременно должен побывать на железнодорожной станции.

— Ну ладно, иди! — согласился Коля.

Вскоре Вася прибежал на станцию, раскопал запрятанную бутылку с горючей смесью, спрятал ее за пазуху. Потом, как это делают побирушки, стыдливо подошел к грузовой машине. В кузове, плотно прижавшись друг к другу, на соломе сидели гитлеровцы. Васька начал жалостливо, нараспев:

— Пан солдат… Спичку дай. Спичку дай. Нет спички. — Постучал по коробку и мгновенно бросил бутылку. Машина сразу вспыхнула.

— Стой! Убью!.. Капут! — закричали солдаты, выпрыгивая из кузова.

Некоторые гитлеровцы были охвачены пламенем. Но Вася с прытью преследуемого зайца нырнул под вагон, с разбегу перепрыгнул канаву и понесся в сторону речки Сещи. Он уже был далеко, когда из заднего вагона эшелона выскочили два гитлеровца с овчаркой. Настигнуть мальчишку оказалось нелегко. От станции по шоссе помчались два мотоциклиста, рассчитывая перехватить беглеца. Вася скинул сапоги, фуфайку и так быстро бежал, что вскоре исчез из поля зрения преследователей.

Солдаты спустили черного пса. С озлобленным рыком тот бросился по теплым следам мальчишки. Это было похоже на травлю зверя. Овчар метался в прибрежных кустах, прыгал в воду, обнюхивал лозняк и снова оглашал берег злобным лаем. Притравленный на людей, злобный пес стремился отыскать жертву. Вася прятался в реке у глубокого берега, на мгновение появляясь на поверхности, чтоб глотнуть воздуха, и снова исчезал. Напрасно овчар несколько раз бросался, завидя мальчика: Васька успевал нырнуть и снова выплывал там, где собака не ожидала его. Но развязка была близка. Гитлеровцы на мотоцикле уже подъехали к противоположному берегу, а пешие пробирались через кусты. Овчар снова прыгнул в речку, и снова мальчик нырнул: его голова и плечи теперь показались из воды там, где кончался вирок. Дальше — отмель. Прятаться было негде, да и бессмысленно. Вася понимал это и поднял над головой руки с посиневшими от холода ладонями.

— Очень сильный ребенок! — невольно воскликнул один из мотоциклистов.

— Уберите собаку, — крикнул Вася, показывая на овчара.

Гитлеровцы подозвали собаку, взяли ее на шворку и подали мальчику знак выходить на берег. Вася покрасневшими от воды и горя глазами посмотрел окрест — на любимые поля, на тихую речку, где совсем недавно ловил щурят, на кусты, где с Колькой искали патроны. Увидит ли он снова Колю, деда, Андрея Ивановича?

Встретившийся по дороге к эшелону Махор стал просить солдат отдать ему Васю. Но то ли гитлеровцы не понимали полицая, то ли исполняли приказ — доставить мальчишку в эшелон.

— Прочь, прочь, — закричали они в один голос.

Вот и вагон. Вася обрадовался, увидев возле путей остов грузовой машины, которую он поджег.

В коридоре вагона мальчик начал чихать от острого запаха лекарств. На полках сидели солдаты, которых Вася угостил огнем. Солдатам делали уколы. Человек в белом халате грубо закричал на мальчика. Из соседнего купе, завешенного белым полотном, вышел сутулый, нескладный гитлеровец с несчастными глазами дрессированной обезьяны. Пр и виде пленного лицо его исказилось злобной гримасой.

— Раздевайся, — приказал он мальчику и стал рывком стаскивать с него мокрую одежду.

Васька разделся догола. Вошел гитлеровец — высокий, худой, с лицом, на котором застыла злость. В руках он зажал большой шприц с какой-то жидкостью. Сутулый заставил Васю растянуться на полке. Мальчик почувствовал, как треснула его кожа, игла вошла в спину. Больше ничего не помнил.