Николай Камбулов - Тринадцать осколков

— …выхо-о-о-ди-и-ите!..

Теперь мы все размещаемся на командном пункте. Западный выход взорван, несем дежурство только у восточного, наряды меняются через каждые два часа. Находиться на посту не так трудно, а вот перемещаться тяжело — эти триста метров, отделяющие КП от входа, стали непомерно длинными. Но никто об этом не напоминает, будто ничего не изменилось.

— Выхо-о-о-ди-ите…

Мухтаров и Мухин приносят со склада ящик с гранатами. Егор спрашивает:

— Сколько еще осталось?

— Тридцать штук, — отвечает Али. Он берет ломик и вскрывает ящик. Ломик соскальзывает, Али, потеряв равновесие, падает. Но тут же вновь принимается за работу, что-то бормочет.

— Раздать? — обращается он к Егору.

— Погоди, — Кувалдин окидывает взглядом сидящих бойцов. Он без шапки, с засученными по локоть рукавами, на груди висит автомат.

— Решили мы с политруком пугнуть этих кричальщиков… Кто со мной пойдет?

Поднимается десять человек. Егор, сняв с фитилька нагар, пятерней поправляет упавший на глаза чуб.

— Садитесь и слушайте, — говорит он. — Утром я осматривал пролом, который немцы сделали в госпитальном отсеке. Сквозь него можно проникнуть наверх. Я поднимался. Метрах в ста пятидесяти от пролома, в лощинке, — гитлеровцы, землеройные машины. Ударить бы по ним надо, внезапно налететь, забросать гранатами.

Сняв с себя автомат, он вытаскивает из-за голенища суконку и начинает протирать оружие. В темноте кто-то просит глоток воды. Политрук, отстегнув флягу, велит Крыловой посмотреть, есть ли в ней вода. Маша отрицательно качает головой. Но все же поднимается и, слегка качаясь на ходу, идет на стон. Мы сопровождаем ее молчаливым взглядом. Только один Кирилл, тяжело вздыхая, произносит:

— Если бы сейчас десант высадили…

— Егор, раздавай гранаты, — щелкнув затвором, говорит Чупрахин. — Командир, слышишь, раздавай.

Получив боеприпасы, мы ждем назначенного часа. Мухтаров выдает нам по одной конфете: где и как он мог сохранить их — неизвестно. Наклонившись к Али, интересуюсь:

— Откуда взял?

— НЗ командира полка… Сегодня он распорядился выдать. Это последние.

Возвращается Маша. Она едва переставляет ноги. Чупрахин берет ее под руку и, придерживая, ведет к политруку. Я подхожу к Кувалдину, сажусь с ним рядом. Откусив кусочек конфеты, он спрашивает:

— Патроны в диске есть?

— Есть.

— Покоя нельзя давать гадам.

— Это верно. Нам только бы запастись продуктами и водой.

— Да, — коротко соглашается Егор и тут же говорит о другом: — Ты знаешь, сколько калорий содержит вот эта конфета?

— Нет.

— И я не знаю, — улыбается он. Егор улыбается так, как улыбался тогда, на марше, и в момент, когда объявил, что его назначили командиром взвода, когда отозвали Шапкина готовить разведгруппу. Да, есть же такие люди, от одной улыбки которых делается легче на душе.

— Ты не забыл про Аннушку? — сам не знаю почему вдруг спрашиваю Егора. Он отправляет в рот остаток конфеты, рассматривает свои большие руки.

— Аню, — вздыхает Кувалдин и тут же оживляется: — А я тогда соврал… Помнишь, сказал тебе: Аннушка — жена моя. А ведь это не так.

— Знаю.

Он смотрит на меня с удивлением, прищурив один глаз.

— Знаю, — повторяю я.

— Откуда? — спрашивает он. — Не сочиняй, Николай. А я ее люблю, не было того дня, чтобы не думал о ней. Так она вонзилась в мою душу, что и слов подходящих нет, чтобы рассказать об этом. Не веришь? Ну и что ж, откуда тебе знать… Встретишь такую, тогда поймешь меня.

— Егор, не надо об этом.

— Не надо так не надо. Это я так, только перед тобой открылся. — Он поднимается и смотрит на часы: — Нам пора. Кто получил гранаты — встать! Чупрахин, проверить оружие.

Пролом конусообразной формы с большим наклоном. По нему не так уж трудно подняться наверх, выйти из подземелья. Обрушившиеся камни подступают к самому лазу, через который видно вечернее небо, проколотое первыми звездами. Кто-то должен подняться первым, осмотреть местность вокруг, нет ли поблизости гитлеровцев, потом подать сигнал остальным. Егор подзывает к себе Чупрахина.

— Смотри тут, я полезу, — говорит он Ивану.

— Нельзя тебе, — шепчет Иван. — Ты же командир полка, забыл, что ли?

Наш гарнизон уже нельзя назвать ни полком, ни ротой — слишком мало осталось людей в строю: одни погибли под непрекращающимися обвалами, другие — в открытых схватках с врагом, третьи — от истощения. Осталась небольшая группа, и Кувалдин, конечно, понимает: теперь он и командир и рядовой боец.

— Я знаю, что делаю. Смотри тут.

— Егор, послушай, — настаивает Чупрахин, — я пойду.

— Нет, оставайся здесь. Дело трудное, а у меня еще силы есть. Сэкономил на командирской должности, — вдруг шутит Кувалдин. — Самбуров, пошли.

Поднимаемся с трудом. Дрожат ноги. Егор подает мне руку, помогает преодолеть последний метр. В вечерней мгле темным пятном виднеется стоянка машин. Там немцы.

— Ну! — шепчу Кувалдину.

— Лежи, лежи, — тихо отвечает он.

А лежать уже невозможно. Со стороны машин ветром доносит запах жареного мяса. Фашисты ужинают. От одной этой мысли кружится в голове, я уже не помню, когда мы в последний раз ели.

— Посмотри направо, что там чернеет, не сады ли? — говорит Егор. Я всматриваюсь. Думаю: «Сады, ну и что из этого?»

— Ну, — торопит с ответом Кувалдин.

— Сады, — отвечаю.

— За ними должен быть овраг, по нему можно проникнуть в город. Понял, Николай?

— О чем ты, Егор? А как же остальные? — не пойму, на что Кувалдин намекает.

— Эх ты, — сокрушается Егор. — Я командир, отвечаю за каждого. Думаю о выходе из катакомб. Такой час настанет. Я жадный до жизни. Прорвемся или погибнем в открытом бою. Но только заживо я себя здесь, в этом подземелье, не похороню. Понял, о чем я мечтаю? А сейчас мы этим гробокопателям шумовой концерт устроим.

Он берет камень и бросает вниз. Один за другим поднимаются восемь человек. Егор дает знак: рассредоточиться в цепочку.

…Метров сто ползем по-пластунски. Впереди двигается Егор. Тишина. Где-то за машинами какой-то гитлеровец пиликает на губной гармошке. Неподалеку от Кувалдина вырастает фигура часового. Тихонько насвистывая, он топчется на одном месте.

Егор приподнимается. Мы сжимаем в руках гранаты.

— По-олк, огонь! — кричит Кувалдин.

Бросаем гранаты в два приема. В темноте ярко вспыхивают разрывы. Впереди образуется какой-то пляшущий клубок.

— Полк, в атаку! — повторяет команду Егор. Но это сигнал к отходу.

У пролома на минуту задерживаемся. Клубок пляшет, мечется, надрывно стонет. Откуда-то издали начинают бить минометы. Мы скользим по конусу в свое подземелье.

Внизу Егор, еще находясь в возбужденном состоянии, говорит:

— Теперь они не будут орать «выходи»… Поймут: подземный гарнизон живет и борется.