Огненные фарватеры

Пришлось подчиниться. К счастью, ни один вражеский снаряд не попал ни в БТЩ, ни в лодку, которая шла за нами.

На Лавенсари корабль встал на рейде — лег в дрейф, как объяснил старший лейтенант Ефимов. И добавил, что не выпустит меня и моих ребят с корабля до тех пор…

— До каких это «до тех?» — перебила я его.

— А до тех, Алла Александровна, — улыбнулся командир, — пока не покажете нам своего искусства. Уж извините, но Карп Михайлович со мной согласен: мы вам показали, что можем и умеем, теперь ваша очередь. Конечно, если это не так сложно?

Могла ли я сказать ему, морякам «нет», когда увидела своими глазами, что пережили за короткую, но такую длинную ночь и Ефимов и экипаж?

Погода не позволяла давать концерт на палубе, и мы решили, что лучшего места, чем второй кубрик, не найти.

— Но не тесно будет? — все же засомневалась я.

— Насколько я помню, вы как-то рассказывали о выступлениях в землянке у морских пехотинцев? — лукаво спросил Гавриш.

— Там моряки сидели на нарах, а середина оставалась свободной.

— Пусть это вас не волнует, — заметил Карп Михайлович.

Пока мы беседовали, во втором кубрике все было приготовлено. Прибежал рассыльный, доложил. И вот мы с Гавришем спускаемся по трапу, — мои гусляры сидят в углу со своими инструментами, Иван Цаплин устроился на разножке и перебирает басы баяна… Он глянул в мою сторону, и я поняла, что параллельно со мной «обрабатывали» нашего худрука. И что, пока я решала с Гавришем теоретические проблемы, Иван вместе с военкомом Т-210 все подготовил практически. Ждать было нечего, я сделала шаг вперед и объявила:

— Русская народная песня «За рекой, за быстрой…»!

В общем, репертуар наш оказался «короток». Тем более что вдруг по корабельной трансляции прозвучала команда на смену боевой вахты, и, к нашему удивлению, кубрик мгновенно опустел, чтобы через несколько минут вновь заполниться. Мы с Иваном поняли, что концерт надо начинать сначала, Цаплин поднялся и объявил:

— «Песня-душа»! — сел на разножку и растянул меха.

Что оставалось мне? Только выйти на шаг вперед и запеть:

Подхватили все — гусляры, танцоры и даже акробаты, сестры Инна и Анна Игнатьевы, «старшее поколение» ансамбля. Я уже пела второй куплет, и, когда дошла до припева, его поддержали и зрители.

Перед концертом я очень волновалась, что им негде будет устроиться. Они же были у себя дома, и каждый нашел место. Правда, тут я боялась за другое: а вдруг койки, подвешенные к потолку, рухнут, так как цепочки, которые их поддерживают, могут не выдержать веса моряков, по двое и по трое сидевших на них. Но обошлось… Сложнее оказалось с другим: опять не хватило репертуара, и снова выручил Иван Цаплин. Он бросил лишь одно слово: «Яблочко» — и заиграл. Сразу же нашлись два моряка, которые выскочили в проход между койками, рундуками и стойками, находящимися в средней части кубрика, — здесь только что отплясывали наши Нина. Окунева и Клава Колоскова. И пошло…

В кубрике было жарко. В кубрике было душно… Нет, мы не ощущали этого, когда краснофлотцы танцевали «Яблочко», — столь велико было его очарование: здесь, в тесном кубрике, его плясали люди, только что вышедшие из боя. Люди, которым бой предстоял, быть может, через минуту, через полминуты…

Навигация 1942 года затянулась. Даже во второй половине декабря не было такого льда, по которому можно бы пуститься на автомашине. От Лисьего Носа до Кронштадта и далее до Ораниенбаума добирались на буксире или тихоходном тральщике. Это было во всех отношениях нелегко и опасно: все насквозь просматривалось врагом и все, что появлялось на фарватере, немедленно обстреливалось его артиллерией. Уклониться же маневром на льду не получалось… Оставались ночи, в это время года самые длинные: темнота наступала около семнадцати, рассвет — после девяти. Но у фашистов имелись прожектора, их лучами они шарили по заливу. Можно было использовать вьюжные ночи, они оставались самыми безопасными: лучи прожекторов не пробивались сквозь снегопад. Однако здесь наступало иное: лед дыбился, вставал торосами. Пройти их представлялось не просто.

В то время я служил на 10-м ДСК радистом. Катера наши, хотя и числились «сторожевыми», таковыми не являлись: «каэмки», они почти повсеместно использовались как катера-тральщики. Наши в начале войны тоже имели тральное вооружение. Однако затем его сняли, взамен установили аппаратуру для постановки дымовых завес, и стал наш ДКТЩ 10-м ДСК…

Незадолго до Нового года катера подняли на стенку, а мы засобирались на «ледовую службу», в ОЗО. Как в прошлую зиму. Но сборы наши окончились ничем: дивизиону поставили другую задачу — прикрыть дорогу от Лисьего Носа до Ораниенбаума дымовыми завесами.

Надо заметить, что за прошедшую кампанию дивизион накопил в этом деле достаточно опыта. Но теперь предстояло решать, как все это делать зимой… Вариантов и предложений была масса: поставить катерную дымаппаратуру на автомашины, аэросани и другие средства передвижения по льду.

Комдив капитан 3-го ранга Николай Николаевич Амелько выбрал аэросани.

Еще до войны на Московском глиссерном заводе под руководством инженера Андреева были разработаны и пущены в серию транспортно-десантные аэросани. Они имели довольно объемистый корпус, детали набора которого по-морскому назывались стрингерами и шпангоутами, были обшиты фанерой. Авиационный мотор М-11, точно такой же, как на самолете У-2, и четыре лыжи позволяли аэросаням передвигаться со скоростью до 35 километров в час. Управлялись они легко — автомобильным рулем и двумя педалями. Имели экипаж из трех человек — командира, механика и стрелка-радиста, у которого на вооружении имелись переносная радиостанция и ручной пулемет Дегтярева в турели. Таких аэросаней дивизион получил шесть. Стало быть, следовало создать шесть экипажей, назначить командира нового подразделения, лучше бы человека сведущего. Таким оказался лейтенант Владимир Довженко. Он прежде служил на аэросанях, имел опыт вождения и хорошо освоил эту технику еще в прошлую зиму, в ОЗО.

С аэросанями пришли и механики-водители, что несколько упрощало дело. Оставалось подобрать командиров и химиков, которые могли бы управлять машиной и дать дым, а в случае чего встать за пулемет. Командирами стали командиры катеров нашего дивизиона — старший краснофлотец Гурий Успенский, старшины 1-й статьи Иван Кравченко и Иван Беневоленский, другие ребята…