Василь Быков - Повести о войне

— Да что вы, товарищи! — начал возмущаться хозяин. — За кого вы меня принимаете? Сказал, подвезу, — значит, подвезу. Горючего, правда, мало, но километров за десять подкину.

— Ну, поехали! — вдруг приказал Грицко. — Торговаться нет времени. Я провожу вас до деревни и вместе вернемся. Поехали!

Он взглянул на шофера, и тот включил мотор, не ожидая команды хозяина.

Щуплый, с энергичным и волевым лицом командир отделения соскочил с подножки. Он, конечно, согласился с решением Грицка, хотя в душе сомневался, что это пойдет на пользу. Уговорит хозяин кавалериста, и они двинут отсюда вместе. Зина доверяла Грицку больше, но и ее смутило его неожиданное решение.

Все трое возвращались назад с надеждой и тревогой в душе. Начинало темнеть, ночью машины идут, не включая фар, и ни одна не остановится, даже если ляжешь на дороге. А завтра?.. Кто знает, что будет завтра.

— Это Валькин отец поехал, — задумчиво и как-то глухо проговорила Светлана. — Валя со своей мамой в кабине сидела. Она хотела заговорить со мной, а мама дернула ее за руку.

— Почему же ты молчала? — удивленно спросила Зина. — Знакомые люди. Они взяли бы тебя, может, так было бы лучше.

— Я не хотела с ними ехать, — твердо сказала девочка.

Придорожный лагерь ожидал теперь своих посланцев с особенным нетерпением. Все раненые, даже те, кто чувствовал себя очень плохо, понимали, что сегодня обязательно надо найти какой-то выход. Каждый раз, когда Зина отправлялась на шоссе, они, ожидая, считали минуты. И все верили Зине, надеялись на нее. Если сегодня Зина ничего не добьется, то что же будет дальше, что ждет их впереди? Продуктов почти нет — мало кто в тревоге успел захватить рюкзак. С водой тоже не просто. А что уж говорить о лечении, о медикаментах!

Узнав, что Грицко уехал на грузовике и скоро должен вернуться с машиной, лагерь немного повеселел, а хромой шофер стал уверять, что он доедет на этой машине хоть до самой Москвы и каждого довезет, куда надо. Попросили Машкина — так звали щуплого командира отделения — пойти на дорогу подежурить, чтобы сразу же дать всем знать, как только подъедет Грицко.

Однако прошел час, второй, а машины не было. Уже все подготовили для быстрой погрузки, шофер даже смастерил носилки для переноски лежачих больных, а от Машкина — никаких вестей. «Сбежал Грицко, — стали думать некоторые, — использовал удобный момент».

Тревожные мысли охватили и Зину, уже и она начала терять надежду. И тут прибежал в лагерь Машкин. Он сел на сноп зеленого жита рядом с Зиной и, отдышавшись, сказал:

— По-моему, это немцы!

Все, кто могли, повернули к нему головы.

— Я долго лежал в борозде, — продолжал командир отделения, — хотел убедиться. Сначала проехали мотоциклисты. В темноте не разберешь, я еще сомневался. А потом пошли бронемашины, и я увидел: техника не наша, люди не наши. Значит, нас обошли.

— Будем сидеть тут, пока тепло и за воротник не льет, — пытался пошутить шофер.

Но никто не поддержал его шутки, никто даже не взглянул в его сторону. Многим вспомнилось, что действительно около часа назад была какая-то зловещая тишина на шоссе: не слышно было гула машин, людского говора, тарахтения колес. Вероятно, последние из наших отошли, а враги еще не пришли.

Представив себе весь ужас происходящего, Зина почувствовала, как похолодело у нее в груди. Что же делать, за что браться, какими советами поддержать раненых? Пока за спиною были свои части, пока на границе — она знала — шла героическая борьба, пока полк, в штабе которого она служила, был еще на своем месте и тоже сражался против врага, в сердце жило неиссякаемое стремление бороться, побеждать все трудности. Она готова была изнывать без воды, голодать, стоять под пулями и под бомбами, чтобы только хоть чем-нибудь помочь фронту, помочь бойцам, которых она видела каждый день. А когда за спиной — страшно подумать! — уже ничего нет? Если враг ступил на нашу землю, занял тот чудесный военный городок, который за последние годы стал ей родным, запоганил тот маленький, обвитый плющом домик, где осталась ее мать? Зине вдруг показалось, что уже бессмысленно бороться, что руки начинают опускаться и ей не найти слов, чтобы утешить беспомощных людей, молча лежащих перед ней. Светлане тоже передалось общее настроение. В молчаливой тревоге она прижималась к Зине.

Тяжело застонал чернявый боец, и Зина бросилась к нему. В заботах о больном будто легче, быстрее бежало время, однако на душе усиливалось чувство какой-то безысходности: не поможешь раненому бойцу, как не поможешь теперь и своему городу, своей родной матери. Не хватит силы у тебя на это, не хватит выдержки, потому что трудности перед тобой неимоверные и непреодолимые.

Шепотом Зина подбадривала бойца, пытаясь хоть этим облегчить его страдания. В сущности, она ничего не могла сделать, но этот шепот давал ей некоторую возможность обдумать положение, пока все считали, что она занята. Остальные бойцы тоже как бы отвлеклись от своих тяжелых дум. Они тревожились, что стон соседа могут услышать враги, но всей душой сочувствовали товарищу. Каждый в эти минуты терпеливо ожидал, что скажет Зина, найдет ли она хоть какой-нибудь выход.

В жите что-то зашелестело. Это она услышала сразу. Взглянула на бойцов. Заметила, что и те насторожились. Машкин залег, словно приготовился стрелять, зажав в здоровой руке вынутый из кармана нож. Шофер вытащил из-за кирзового голенища ручную гранату.

— Зиночка, кто это? — Светлана начала тихонько плакать.

А Зина и сама ничего не могла сказать, только ей почему-то совсем не было страшно: будь что будет, лишь бы скорее все кончилось.

Шелест послышался совсем близко, и кто-то глухим шепотом спросил:

— Где вы тут, братва?

Машкин вскочил.

— Ни дьявола не вижу, где ж вы тут? — продолжал тот же голос уже немного громче. — Попрятались, ночлежники бисовы.

— Грицко! — чуть ли не крикнул от радости Машкин и, пригнувшись, бросился ему навстречу.

Кавалерист вынул из кармана свой скомканный бинт.

— Прошу прощения, доктор, — обратился он шепотом к Зине, — приладьте мне эту повязку снова.

— Зачем же вы ее сняли? — строго спросила Зина.

— Мешала она мне, лоб Гитлеру показывала в темноте.

Зина стала перевязывать Грицка и почувствовала, что он расстроен. «А голос совсем спокойный, — подумала она, — не хочет парень показывать тревогу перед ранеными. Что ж, может, это и правильно. Так и надо поступать сильному человеку».

— Почему же ты без машины? — спросил шофер и, как показалось Зине, спросил требовательно, сурово.

Тут бы спросить, как парень добрался сюда, не попал в руки врагу, а не требовать невозможного. Но у шофера была, видимо, своя логика. В такие тонкие чувства он не вдавался, а знал одно: получил боец задание, обязан выполнить. Это, в сущности, был приказ. И не одного человека, скажем командира отделения, а вот и Зины, и Светланы, и всех тех, кто лежит здесь.