Виктор Чехов - Разведчики

Осмотрев танкетку, Богатырь решил на ней отправиться в штаб своего полка. До войны он работал в колхозе на гусеничном тракторе. Враги пропускали свою танкетку, а наши приготовились встретить ее как следует. Богатырь вывесил на палке носовой платок. На этой же танкетке и вернулись к своим разведчикам Богатырь и Долгов, помогли группе Фурсова с пленными и трофеями выйти из окружения…»

Раздалось покашливание Синюхина:

— Разрешите доложить, товарищ политрук?

— Говорите.

— Я своим товарищам говорил, — кивнул Синюхин в сторону пограничников, — надо изучать не только свое оружие, но и вражеское. В разведке всякое может случиться.

— Верно, товарищ старший сержант, — поддержал Иванов. — Во-первых, никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя терять хладнокровия. Почти всегда есть выход из самого тяжелого положения. Работа разведчиков полна неожиданностей, острых моментов, когда секунды решают исход борьбы. Вспомните наши походы. Это наша школа, наш опыт. Особенно надо помнить о допущенных ошибках, чтобы не повторять их. Товарищ Эйно Инари, помните последний поход?

С нар поднялся высокий, стройный блондин, очень похожий на сидевшего с ним брата, Армаса Инари.

— Так точно, помню, товарищ политрук. Вместе с нами тогда ходили и разведчики старшего лейтенанта Гавриленко.

Разрешив Инари сесть, Иванов напомнил подробности той операции и причины, чуть не погубившие группу Гавриленко после удачно выполненного задания.

— Мы оторвались от преследования, — говорил Иванов, — считали себя уже в безопасности, когда головной дозор вдруг обнаружил засаду…

Разведчики молчали. Они понимали — причиной всего были их разговоры, услышанные врагом.

Проводя беседу, Иванов обратил внимание на Синюхина. Сегодня он был не таким, как всегда. Ответы его были кратки, без обычной сердечности. «Это он после известия из дома, — подумал Иванов. — Надо будет с ним поговорить…»

Вчера Синюхин получил фотокарточку своей семьи, первую за время войны. Он долго держал ее перед собой, вглядываясь в родные лица, искренне удивляясь, как выросли дети. Письмо от жены было ласковое, полное уверенности в скорой встрече, но фотокарточка подняла из глубины сердца тоску по дому.

Выйдя из землянки вместе с Синюхиным, Иванов сел на потемневшую от времени скамью, пригласил присесть и Синюхина.

Глубокий снег укрывал землянки, толстыми хлопьями лежал на деревьях. Тяжелое свинцовое небо нависло над лесом, словно собираясь обрушиться и раздавить его. На ровной синеватой снежной пелене темнели строчки протоптанных пограничниками дорожек.

— Что у вас, старший сержант, несчастье какое или неприятность? — участливо спросил Иванов.

— Все благополучно, товарищ политрук, вчера даже карточку от жены получил.

— А ну-ка, покажите.

Синюхин достал небольшой блокнот. Между исписанными страничками был вложен снимок миловидной, совсем еще молодой женщины и пятерых толстощеких ребят. Старший смотрел исподлобья прямо в аппарат, сердито сдвинув ниточки бровей; рядом с ним двое мальчиков в длинных с поясками рубашках-косоворотках сжимали губы, видно, едва удерживая смех; две девочки — одна на руках матери прижалась к ее груди, вторая стояла рядом. От всей этой группы повеяло таким теплом, что Иванов невольно проговорил:

— Хорошая у вас семья, товарищ Синюхин! Ваш старший — копия моего Сергея. Пожалуй, одногодки. Сколько вашему?

— Федору-то? Десять уже, — с гордостью ответил Синюхин. — А это вот близнята.

— Петр и Павел?

— Они… А ваш-то где, товарищ политрук?

— Недалеко от Куйбышева, с матерью, у бабушки… Вижу я, загрустили вы, товарищ старший сержант.

Синюхин смутился:

— Есть маленько, так ведь без этого не проживешь. Семью свою я очень уважаю.

Иванов удовлетворенно проговорил:

— Как можно не любить семью?! Ты ее создал, болел душой, старался свою жизнь построить лучше. А какая ответственность лежит на родителях за воспитание детей…

— Понимаю, товарищ политрук… Дети у меня хорошие, стоящие.

Положив руку на плечо Синюхина, Иванов встал:

— Значит и грустить нечего. Идите готовиться. Вы в первый раз будете группой командовать? Если есть сомнения, вопросы или совет нужен — приходите. Буду у себя.

Возвратясь в землянку, Иван Титович прежде всего занялся осмотром пулемета.

Зубиков искоса поглядывал на своего начальника. Пограничники тоже следили за Синюхиным — все знали требовательность старшего сержанта. Никакая мелочь не ускользала от него. Хотя он и делал все медлительнее других, зато недоделок у него не было.

От пулемета Синюхин перешел к автоматам, потом оглядел бойцов, у Эйно Инари заметил плохо пришитую пуговицу на гимнастерке, у другого разведчика надорванный возле пряжки ремень.

— Во время похода чинить будем? — недовольно пробасил он. — Бросим врагов бить и починкой займемся? Там, сами знаете, чиниться некогда.

Закончив осмотр, Синюхин присел на нары. Некоторое время наблюдал, как товарищи готовились в поход, потом достал из нагрудного кармана гимнастерки письмо старшего сына, бережно разгладил его. В некоторых местах буквы еле заметны, но Синюхин хорошо знал содержание письма. Он только смотрел, не отрываясь, на этот листок, доставлявший столько радости и какой-то глубокой, особенной грусти. Сын писал о работе в колхозе, о школе, о силках, о рябчиках, которые не хотят ловиться, о матери: «Как и дома, работает в колхозе, бригадиром…»

«Помощник растет, — думал Синюхин, — уже матери помогает, за хозяина… Взять бы Зину, детишек на руки, всех вместе… повидать бы их скорее».

Невидящими глазами он продолжал смотреть на смятый листок.

— Теперь скоро домой, Иван Титыч, — подошел к нему Чаркин. — Крепко мы стали их бить.

Синюхин спрятал письмо и, ничего не ответив, вышел из землянки.

— Не к добру, товарищ старшина, затосковал наш ручпулеметчик, — обратился Зубиков к Чаркину. — Говорят, если раненый во сне или в бреду дома себя видит…

— Черт! Типун тебе на язык! — рассердился старшина. — И когда ты, Зубиков, поумнеешь? Бабьи поверья повторяешь, только воду мутишь!

Зубиков обиделся:

— Дак ведь не ему же я говорю.

— Чтоб над тобой не смеялись, — все так же сердито сказал Чаркин, — никому ерунды не говори…

Медленно, крупными хлопьями падал снег. Лес притих. Деревья, словно одетые, в белые меха, казалось, настороженно прислушивались к грохоту и гулу многодневных боев. Вот уже больше недели немецко-финские войска пытаются прорваться к станции Лоухи, но ближе, чем на сорок километров, им так и не удалось подойти к железной дороге. Дальнейший путь был прегражден частями Красной Армии, и яростные попытки немецко-фашистских войск прорвать в этом месте фронт терпели крах. С прибытием свежей фашистской дивизии войск «СС» — «Норд», особенно известной грабежами, насилиями и убийствами, наступление возобновилось. Командование оккупантов возлагало на эту дивизию большие надежды.