Виктор Чехов - Разведчики

На этот раз атака началась до окончания артиллерийского обстрела. В полный рост, густыми цепями подразделения противника шли прямо на окопы советских войск. Когда достигли середины поляны, неприятельский артиллерийский обстрел прекратился. Что-то зловещее было в наступившем молчании, в приближающихся шеренгах.

Наблюдая за наступающими, Павлов бросил:

— Шестой день атакуют на всем участке… — Он оборвал фразу и крикнул пулеметчику, пригнувшемуся к «Максиму»: — Без моего сигнала не стрелять!

В тишине, после грохота канонады, голос его, как показалось, прозвучал слишком громко.

Цепи атакующих приблизились на сто пятьдесят-двести метров.

— Приготовить гранаты! — Павлов командовал хладнокровно, хотя чувствовал: сражение решало участь обороны. В окопах замерли, ожидая сигнала.

— Огонь! — раздалась наконец команда.

Тишина сразу сменилась треском ручного пулемета. Тотчас, как в хорошо слаженном оркестре, в бой вступили автоматы, винтовки, второй ручной пулемет…

Раздалась ответная автоматная стрельба.

— Хорошо пулеметчики работают! — восхищенно воскликнул адъютант. — Вот смотрите, с той стороны… Да ведь оттуда с тыла стреляют по нападающим! Их цепи еще не подошли к линии нашего огня, а уже есть убитые.

Павлов взглянул в бинокль.

— Наверное, там в засаде наши бойцы, — предположил он. — Но как они пробрались в тыл к немцам?

Атака возобновилась с прежней силой. Немцы и финны, стремясь достигнуть окопов, рванулись вперед. Несколько раз они откатывались обратно, не выдерживая огня обороняющихся, снова наступали и, наконец, окончательно отхлынули назад.

На поляне стало тихо. В воздухе висела пелена пороховых газов, слышались стоны раненых. Видно было, как некоторые из них старались уползти в тыл.

Удачно замаскированный Синюхин и его бойцы открыли огонь по наступающим немцам. Их могли обнаружить каждую минуту. И когда исход боя стал очевидным, Синюхин, облегченно вздохнув, со своими разведчиками приготовился к отходу. Мимо, одиночками и группами, пробегали финские солдаты. Их лейтенант, сильно хромая, отходил с остатками своего подразделения. Недалеко от разведчиков он укрылся за огромным валуном и принялся перевязывать рану.

— Армас! Эйно! — негромко позвал Синюхин, увидев двух солдат с носилками. — Санитаров зовите, скажите: здесь майор тяжело ранен.

— Сюда! Здесь тяжелораненый майор! — приподнимаясь, крикнул по-фински Армас.

Санитары повернули к Армасу и скрылись за ближним сугробом, где находился Синюхин и его разведчики. Прошло немного времени, и оттуда показались с носилками переодетые санитарами Армас и Эйно. Они подошли к лейтенанту, положили его на носилки.

Выйдя из полкового клуба, Синюхин остановился у доски объявлений. Хотя партийное собрание уже полчаса как закончилось, волнение еще не улеглось. «Прием кандидатов в члены ВКП(б)…» — прочел он и задержался взглядом на своей фамилии. Перед глазами возникла клубная сцена, в президиуме замполит, командир полка Усаченко, политрук Иванов.

— Товарищ Синюхин, расскажите свою биографию, — доносится к нему, словно издалека.

Расстояние до сцены показалось очень длинным. Политрук Иванов ободряюще улыбнулся. И захотелось Синюхину говорить не о себе, а о тех замечательных людях, среди которых он жил. Шаг за шагом проследить большую работу Марина, Вицева, Иванова и других пограничников-коммунистов, воспитывающих таких, как он, простых людей… А его биография слишком незначительна. До войны — тракторист колхоза, потом боец пограничных войск. Вот и все. Занимается самообразованием, готовится в школу лейтенантов… Плохо он рассказал свою биографию, недаром было столько вопросов, и все больше о том, как сражался с противником.

Синюхин оглянулся — кругом никого. На дворе потемнело. Надо спешить в свой взвод, завтра в разведку. Вспомнились слова Иванова: «Старший сержант Синюхин оправдает доверие партии…»

Оправдаю! — вслух проговорил Иван Титович и зашагал по тропинке к своей землянке.

Неподвижная гладь широко, на десятки километров раскинувшегося озера. Изумрудной тенью отливает у лесистых берегов вода. Гигантскими черепахами высятся над ней валуны. Стоит необычная для мая на крайнем севере жара. Уже почти вся поверхность очистилась ото льда.

Чуть заметной точкой маячит затерявшийся в синем просторе катер. И если бы не две светлые, расходящиеся от носа катера линии и небольшой пенящийся бурун у кормы, катер можно было бы принять за один из возвышающихся над водой черных камней. За катером тянется на буксире большая рыбачья лодка.

Приглушенный шум мотора, плеск рассекаемой воды сливались с голосами разведчиков. Отправляясь в новый поход, они опять вспоминали своего командира Марина, лечившегося в далеком госпитале. Все с нетерпением ждали его приезда, были уверены, что начальник вернется на свою боевую заставу. С ними он был с самых первых дней прихода в подразделение, сумел организовать в тылу противника грозный партизанский отряд, объединив отрезанных от подразделения пограничников. Наносил врагу такие удары, что за его поимку была назначена крупная награда. Марин как бы незримо жил на своей заставе.

Обо всем этом политрук Иванов беседовал с бойцами, и эти беседы еще больше укрепляли любовь к командиру-другу, всегда умевшему помочь в трудную минуту. Вот и вспомнили они своего командира, отправляясь в новый поход.

Дозорные на катере и в лодке внимательно следили за «воздухом».

Здесь фронт, враг близко. Каждую минуту могут показаться на горизонте его самолеты.

Катер вошел в узкий пролив, соединяющий два больших озера. Росшие по берегам деревья закрывали большую часть неба. Донесся рокот самолета.

Едва катер повернул к усеянной огромными валунами полосе земли, послышалась команда:

— Глуши мотор!

Лавируя между камнями, катер остановился.

— Натянуть брезенты!

Лодку и катер покрыли черными, просмоленными брезентами. Все замерло. Рябь разошлась. Между камнями — зеркальная гладь.

Рокот самолета приближался. Вот послышался гул второго. Вынырнув из-за деревьев, самолеты один за другим пересекли пролив, скрылись за островом. Опять пересекли, опять скрылись… И всякий раз казалось: заметили, делают заход… сейчас откроют пулеметный огонь… Бездействие становилось невыносимым, хотелось что-то предпринять. Выпустить хотя бы несколько обойм в воздушных разбойников.

Понимая настроение бойцов, Иванов приказал:

— Сидеть тихо, без движений, — и от этого громкого голоса стало сразу легче, спокойнее, как будто слова политрука устранили опасность.