Виктор Чехов - Разведчики

— Ну как? — спросил его Гладыш.

Королев быстро встал:

— Сиди, сиди, Королев. Что там у тебя?

— Теперь все в порядке, товарищ старший лейтенант. А то вот отпаялся проводничок — и пропал контакт. Исправил теперь.

Гладыш сел у входа и при слабом вечернем свете принялся читать записки Нади.

Шохин прилег на нары, сегодня он ночевал здесь.

— Слушай, Королев, — внезапно окликнул Гладыш. — Как фамилия того предателя, помнишь, ты рассказывал? С лейтенантом Мариным вы захватили его и финского офицера.

— Котко, товарищ старший лейтенант.

Шохин резко поднялся, свесил ноги с топчана.

— Ты что? — посмотрел на него Гладыш.

— Этот Котко, товарищ старший лейтенант, в самом начале войны с пополнением на нашу шестую заставу был прислан. В первом же бою, негодяй, спрятался… Предупреждение получил… Надо было тогда же расстрелять собаку.

Гладыш встал. В его руках белела тетрадь.

— Эта сволочь — муж Нади.

— Нади?! — в один голос спросили Шохин и Королев.

— Быть этого не может! — Шохин подбежал к Гладышу: — Товарищ старший лейтенант, как же это?

— Я бы и сам не поверил, если бы не прочел здесь, — Гладыш поднял тетрадь. — Да вот фотография… Надя вместе с мужем и девочкой.

Все вышли из шалаша, вгляделись в снимок.

— Он, — подтвердил Королев.

— Хоть и в штатском, а узнать нетрудно, — пробормотал сквозь зубы Шохин. — Морда плоская и глазки свиные. Видеть мне его довелось два-три раза, а запомнил…

Гладыш вернулся к столу, медленно сложил документы и тетрадь в один пакет.

— Вот что, товарищи, — мягко проговорил он. — Не будем говорить ей, лучше потом, когда окрепнет…

Дорога обрывалась у широкого паромного причала. Слева, против торчащих из реки остатков взорванного моста, крутой берег покрывала густая зелень. Это было любимое место деда Охрима. Здесь на быстрине особенно хорошо клевала крупная рыба. Но стоило только появиться у причала первым подводам, дед сразу же перебирался с удочками к самой переправе.

Рыболовы посмеивались над чудаковатым стариком: что можно наловить у самого парома? Но дед терпеливо просиживал там часами: сюда съезжались не только из Деснянского, но и из других районов. Много бывало людей, а еще больше разговоров.

А настанет вечер — и спешит дед Охрим с новостями на Выдринское болото к Гладышу.

Вчера дед вернулся от разведчиков не домой, а снова к переправе. То ли много ходить приходилось, то ли годы свое брали, но к вечеру сильно ломило колени, ныла поясница, и лишний переход сюда, на зорю, был уже труден. Улегся дед на берегу, укрылся своей теплой свиткой, но заснуть не мог. Так и проворочался почти всю ночь.

Пустынен берег в предутреннем тумане. Сонно течет река. Еще не прилетел ранний ветерок, не шелестит листва. Но через Десну уже доносится из Деснянска чуть слышное «ку-ка-ре-ку!» Дед Охрим раскладывает на белеющей в утреннем полусвете гальке глиняные шары — приваду. Еще с вечера он заготовил их десятка два, старательно перемешав толченые речные улитки с глиной. Вот уже посветлело, можно различить на воде поплавок. «Господи, благослови! Во святый час да в архангельский», — шепчет дед, бросая свою приваду против течения…

Ловля в это утро была исключительно удачна, но с появлением первых подвод дед Охрим, вздохнув, перебрался к парому.

Громкий говор привлек его внимание. К берегу подъехали три пароконных подводы, возницами были женщины. Дед Охрим свернул самокрутку, воткнул удочку в прибрежный песок и подошел к приезжим:

— Эй, бабы, чи нема у вас прикурить?

Одна из женщин молча достала коробок со спичками и подала деду.

— Щиро дякую! [14] Большое спасибо. — поблагодарил дед Охрим. — А чого це вы, бабоньки, у таку рань подалысь? Ще в комендатуру заберуть.

— Пан Дрюма приказав в райполицию к восьми часам. Наша б воля — никуды не поихалы бы, — отозвалась пожилая женщина в черном платке.

— По якому такому случаю зовуть?

— А вы, диду, у его спросите… Чуе мое сэрдце — отберуть коней.

— Де коней досталы? — затянувшись самосадом, продолжал расспросы дед.

— Слухайте, Охрим Петрович, не растравляйте хоть вы мого сэрдця! — с надрывом ответила женщина.

— Откуда ты мене знаешь?

— С Заречного вы. Да хто вас, старого партизана, не знае? Колхозные кони у нас, зберегты хотилы, да, видать, якась подлюка доказала.

Дед Охрим поджал губы:

— Нажимайте на то, що кони ваши и вы их купылы. Частна собственность, понятно? А як буде силком брать — кажить ему: коменданту пожалуетесь, що пан Дрюма частну собственность ликвидуе. Вин коменданта, як огня, боится… — Дед Охрим оглянулся и зашептал: — Слухайте, бабы: прийшлы у наши лиса триста партизан, кажуть — там ще богато миста, на всих хватэ, хто прийде. Одын партизан передавав, що наша Червона Армия сильно нимчуру бье. — Дед Охрим вспомнил беседу с Гладышем: — Войска Западного та… другого… от забув, як вин зветься… ага, Калининского фронта — у наступление перешли… Потерпить трошки, скоро вже конець нимцю! А як нема терпежа, до партизан подавайтесь.

— Ой, Охрим Петрович! Як бы ваше слово та богови в ухо! — со вздохом проговорила женщина.

Дед Охрим обиделся:

— Старый я, щоб брехать. Передавайте у вашему сели, що я вам казав… Ну, я пишов, а то вже паром сюды йде, — и старик, спустившись к воде, занялся своими удочками.

Не успел паром причалить, как на берег спрыгнул высокий рябой парень в серой смушковой шапке — полицай из Заречного Гнат Ковтун. Он был назначен вместо убитого подпольщиками Павла Бережного.

— Эй, диду, — позвал он Охрима Петровича. — Идить, будь ласка, сюды.

— А ты мени не нужен, — отозвался дед Охрим.

Ковтун повысил голос:

— Так вы мени нужны!

— Ну, так ясли до коней не ходють! — спокойно отрезал дед, вытаскивая рыбешку. — Як що я тоби нужный, сам прибижишь.

Ковтун спустился с обрыва и остановился возле деда:

— Кидайте вашу забаву, та бижить у Заречное. Скажите старосте: немцы зерно проверять придуть. Бо завтра начнугь его возыть. Уже сегодня подводы сгоняють. Понятно? Та говорю вам: не задерживайтесь, а то не посмотрю, що вы старый! — и Ковтун выразительно поднял здоровый кулачище.

— Удавывся бы ты своим кулаком! — сматывая удочки, пожелал ему дед. — Ты ж раньше мене добижышь, ты ж молодчий.

— Нельзя мени. Зараз довжон в Деснянск вернуться… Да не рассуждайте, раз вам начальство приказуе!

— О, начальство! Грозный якый, так и рычить… — поднял бороду дед. — Прямо лев. Той, що на ем Иисус Христос у Ерусалим приихав.

Женщины, с интересом следившие за перебранкой, рассмеялись.

— Це, диду, якый же лев? — спросил старик-паромщик. — Той, що с довгыми ухами?