Алексей Дубровин - Звонница [Повести и рассказы]

Шинель вскатку осталась на плече. Солдат снял сапоги, сунул их за лямки старого заплечного мешка, пригляделся к полупрозрачным струям и тихо произнес: «Вперед!» Шагнул в холодное течение, осторожно нащупывая дно. Босые ноги почувствовали скользкий галечник, камни покрупнее. Глубина на середине переката дошла до пояса. Водяные струи мягко толкали, словно звали за собой отправиться вниз по течению. Слизкая коряга шевельнулась под правой ступней, и едва не пришлось окунуться в реку с головой. Снова потянулось каменистое дно, и вот, наконец, песочное мелководье, а за ним и берег — твердь родной земли. Осталось перейти прибрежный луг.

Взгляд затуманился от привычных картин с домами на взгорке. Солдат положил сапоги и скатку на траву, рука скользнула по тесьме на грудь и достала из-за воротничка гимнастерки почти невесомый металлический крестик. Вслух вырвалось:

— Рай вижу, Господи. Спасибо тебе!

На травянистой зелени возле дома сидела Аленка. Рыжие косички смешно торчали у нее в разные стороны, веснушки на лице живо двигались вместе с улыбкой.

Бормотала тихонько:

— Какой же ты ленивый, муравей. Я тебе такую красавицу показываю, а ты убегаешь. Смотри, лентяй, какую мне мама на день рождения куклу сшила из лоскутков. Ахни от счастья и ступай себе дальше. Пока не ахнешь, будешь сидеть возле меня.

Рядом на траву легла чья-то тень. Аленка подняла голову. Незнакомый дядя возвышался над ней и каким-то странным взглядом рассматривал не то ее, не то куклу. Страх охватил: а как отберет! Нет, за мамин подарок Аленка вступится, никому не отдаст.

— Ты на куклу не засматривайся, — строго произнесла она. — Мне ее мама вчера на день рождения подарила. Если хочешь играть, попроси мою маму, пусть она тебе сошьет другую. Эта — моя!

Григорий, покусывая до боли губы, едва сдерживал себя от порыва схватить дочь в охапку, прижать к себе, зацеловать ее веснушчатые щеки. Нельзя. Напугается дочка. Надо бы гостинец достать, пусть полакомится. Он сел на траву рядом с Аленкой, принялся развязывать заплечный мешок. Вздохнул, не веря собственному счастью: «Дома…»

Пермь 2014 г.

Человек лежал среди неширокого поля. Над лицом качались ромашки; острые травины темного цвета протыкали своими концами белые облака, застывшие на небе. Над ухом стрекотал кто-то невидимый. У человека не хватало сил сообразить, кто бы это мог стрекотать в травяном раздолье. Звон в ушах усиливался, переходил в шум, потом медленно смолкал, и снова кто-то невидимый пел возле головы. Волны шумов чередовались с успокоительной тишиной. Человек не имел представления, сколько времени находился то в звенящем, то в полном тишины мире. Он оказался вырванным из той жизни, где немало знал о реальности, о людях, связанных между собой многочисленными нитями забот, хлопот и переживаний.

…В той, прошлой жизни он не был болтлив, а связь с людьми у него установилась особого рода. С детских лет его, имевшего уникальный звонкий голос, просили зачитывать приготовленные кем-то речи, обращения, поздравления, и он годами выступал перед народом в залах, на улицах с трибун. Голос в юношескую пору сменился, но, став сочным, глубоким, приобрел еще и парадную выразительность. Стоило только наметиться какому-нибудь торжеству, как все вспоминали Дмитрия Балуева: «Так, ведущий у нас есть, а кого поставим в пару?» Организаторы даже не сомневались: Балуев отменно проведет праздничный вечер в школе, в райкоме комсомола, на встрече с ветеранами Гражданской войны.

Старый диктор с местного радио, услышав как-то тембр Димкиного голоса, сказал:

— Не губите талант, отдайте парня мне. Я раскрою ему кое-какие секреты.

Никто не посмел возразить заслуженному мастеру вещания. Он начал учить Димку премудростям и тонкостям непростого дела. Ставил дикцию, учил выделять интонацией главное, преодолевать желание сглатывать слюну, чихать и кашлять во время эфира. Ученик тянул нараспев звуки, меняя их тональность, учился произносить одни и те же строки скороговоркой, а потом пел их, пытаясь почувствовать, насколько слаженно речевой аппарат справляется с дыханием. Димка, памятуя о том, что каждый голос имеет свою окраску, вникал в тембр собственной речи, сравнивал его с чужим, оценивая, чей звучнее. Он любил голос наставника и хотел было ему подражать, но учитель запретил юноше делать это.

— Не гонись ни за кем, — сказал он. — Запомни, каждый диктор должен иметь свой голос, свою изюминку. К твоему голосу быстро привыкнут, и слушатель будет ждать именно твоего выступления. Совершенствуй дикцию, лелей, береги только тебе данные способности.

Димка безоговорочно доверился наставнику. В рубке местной радиостанции наставник отпаивал его, прибежавшего с холодных улиц, горячим чаем, затем усаживал перед зеркалом и заставлял шевелить челюстями, гримасничать губами. Потом зеркало заменял выключенный микрофон. Это было забавно, интересно, но повторять одну и ту же фразу — «Товарищи! Новости о событиях в стране и в нашем крае читает Дмитрий Балуев» — по сотне раз не хотелось. Вроде бы и так все получалось с первого произношения. Однако ментор при каждом повторе находил ошибки, и приходилось их исправлять.

Работа у микрофона с вестями самого разного толка оставалась за старым диктором. Наступал момент, когда он садился к микрофону, начиная готовиться к выходу в прямой эфир. Для Димки это значило час отдыха, но «образец для подражания» не забывал об ученике и даже в ходе передачи многозначительно посматривал на него, давая знать, что происходит нечто особенное. Смысл взглядов не всегда улавливался, но Димка уверенно кивал головой: «Понял».

Прошел год. После выпуска из девятого класса Димка получил в школьном радиокружке свидетельство об окончании курсов радистов. На занятиях в Доме пионеров больше приходилось выстукивать точки и тире, а не пользоваться голосом, но Димке нравились напевные звучания «морзянки». Среди молодежи он стал популярен, да и взрослые соседи по дому не раз обращались к нему во дворе: «Ну-ка, Дмитрий, покричи моего оболтуса на ужин». И Димка зычно трубил на всю округу: «Василий, иди домой. Мать ужинать зовет».

На местном радио по вторникам и четвергам ему разрешили вести программу для молодежи. Внешний мальчишечий облик сменился на юношескую привлекательность, и девчонки в школе вертелись возле «знаменитости». В постоянных мыслях об очередной радиопередаче отвечать одноклассницам взаимностью не получалось. Зачем время попусту тратить? На школьных вечерах Димка терялся, стоял в одиночестве в сторонке и думал: «Когда же эти танцульки закончатся?»

Девчонки сами приглашали его потанцевать, шутливо выговаривая: «Дима, твой голос как труба, то звучит отовсюду и тебя, кажется, не остановить, а сейчас от тебя слова не дождешься. Словно воды в рот набрал. Фу, какой ты, оказывается, скучный».