Бауыржан Момышулы - Психология войны

Теперь несколько слов о языке художественных произведений. Язык войны — это язык живых людей, язык воинов, участников боя, язык действительности — стиль времени. Так же, как современный бой представляет собой огневое состязание сторон и завершается ударом живой силы в штыки, язык войны есть перекличка языка меча с языком огня.　

В бою человек достигает не только наивысшего физического, но, прежде всего, умственного напряжения. В бою куется и язык. Если бы удалось собрать высказывания массы солдат, хотя бы по одной фразе от каждого, то они составили бы несколько томов мудрейших изречений. К сожалению, мы на них не обращаем внимания и не собираем. Писатели, побывавшие на фронте, в большинстве своем, как правило, дальше штаба фронта бывают очень и очень редко, поэтому они не знают грамматику и правописание воинского языка и ограничиваются стилем политдонесения.　

Поэтому не приходится удивляться, что некоторые авторы свои образы формально наделяют мыслями и словами. То, что оригинально, остроумно и логично в устах солдата и вызывает восхищение, у офицера звучит неоригинально, даже пусто, а часто вызывает недоумение. Короче говоря, необходимо не механически расставлять слова и раздавать их образам, а учитывать индивидуальность каждого. Лаконизм в стиле изложения, осмысленное, продуманное, целеустремленное построение образа, расстановка акцентов с возрастающей ритмичностью; кульминация переломных моментов войны в образах и мышлении людей; драматургия боя… Ритм войны должен быть пульсом, биением сердца книги о войне.　

К сожалению, не могу не отметить, что некоторые авторы ограничиваются описательным изложением, часто пишут казенным языком, привносят фантастическую «отсебятину», нецеломудренно касаясь кровью написанной страшной и прекрасной действительности нашей, описывая ее растянуто, с выдуманной, не соответствующей действительности обстановкой, или ненужной лирико-трагедией, с частыми повторениями уже известных положений, упуская основное в теме — бой, человек в бою, не проникая глубоко в сущность как первого, так и второго.　

Многих, в том числе даже военных, раздражает, когда пехоту справедливо называют основным родом войск, а нас — общевойсковыми командирами. Авторы часто увлекаются внешней формой военных специалистов и являются поклонниками технических родов войск, шарахаясь от внешне неприглядного вида пехотной экипировки, пренебрежительно называя наших солдат «пехтурой».　

Пехота, сочетая в себе мощный огонь с ударной живой силой, штурмовым ядром способна выполнять боевые задачи в самых разнообразных условиях местности, погоды, в любое время года и суток.　

Назначение пехоты — ближний бой. Она начинает его, оказывая на противника огневое воздействие, подавляет и завершает, окончательно уничтожает его страшным штыковым ударом в грудь с глазу на глаз. Она самостоятельна в маневрах, огневом состязании и штыковом ударе. Она — основной и универсальный род войск ближнего, самого жестокого и жуткого этапа боя, она способна завоевать и прочно удержать завоеванное.　

Ни от одного солдата других родов войск не требуется такой выдержки и отваги, почти нечеловеческих усилий, напряжения, как от пехотинца. Никто так остро не испытывает моральную, психологическую и физическую жестокость боя, как пехотинец.　

Никто так не осознает опасность и уверенность в превосходстве или обреченность своего положения, как пехотинец.　

Никто так остро не испытывает сладкую радость боевого подвига и горечь неудач, как пехотинец. Он все завоевывает собственной рукой, сам, лично, а не благодаря «коню» или «мотору».　

Никто так не лишен оправдания и возможности или способов уклониться от боя, ссылаясь на неисправность машины, или необеспеченность, или ограниченность действий по разным условиям, как пехотинец. Термин «не было возможностей» исключен из лексикона пехотинца. Пехотинец покидает поле боя или убитым или раненым.　

Ни от кого не требуется такая внутренняя душевная стойкость, хладнокровие, сохранение разума, сознающего долг, чтобы встретить несущееся стальное чудовище, плюющее в него огнем, способное раздавить в блин все преграды на пути, как от пехотинца, который свою обнаженную грудь противопоставляет средствам большой разрушительной силы, как будто его тело плотнее, непробиваемее, чем любая толстая броня.　

Как бы относительно ни был слаб огонь пехотинца, но благодаря тому, что ничтожной винтовкой управляет человек, его разум — огонь его точен и губителен. Укус пехотной «пчелы» смертелен наверняка и вернее изрыганий огнедышащего дракона — царь-пушки и прочих мощных орудий, которые в большинстве случаев нагоняют страх, как гроза. Но как ни громка гроза, а молния — разряд — наверняка поражает не всех, на кого гневалось небо, а лишь одну точку. Кроме того, пехотинец владеет оружием боя — штыком вплотную, что и венчает успех боя.　

Никто так не. испытывает экстаза близости с противником в бою, атаке, как пехотинец, в самый жуткий и решающий момент боя, когда собственноручно штыком ощущает не только тело, но и нутро неприятеля.　

Ни в ком так ярко не выражен национальный характер, национальная гордость, как в пехотинце.　

Итак, пехота — решающая сила. Подумать только — как многогранна обстановка и психологическое воздействие ближнего боя, как глубоко сложен и одновременно прост образ скромного человека — пехотинца в этом котле боя с топливом самой высшей калорийности — термитом.　

Ни в ком так отчетливо не проявляются естественная красота и естественное безобразие человека, его моральный облик, высокий нравственный уровень, его неукротимая воля, неиссякаемая энергия, мужество, храбрость, совесть и честь, разум и безумие, правда и ложь, ни в ком так не сочетаются человек и зверь, как в пехотинце.　

Пехотинца многие знают очень плохо. В их представлении солдат — это какое-то неживое каменное существо, бессердечный, картонный человек. Поэтому в произведениях некоторых авторов образ солдата не соответствует действительности. Образ солдата-пехотинца широк, как необъятный степной простор. И тот, кто　достойно опишет пехотинца, тот счастливый писатель. Свобода ему до конца жизни от пера — от него мир большего не потребует.　

Несколько слов о нежности солдатского чувства и внутренней морали. Многим кажется, что взаимоотношения людей на войне очень грубы, и в лексиконе некоторых дам, имеющих военных кавалеров, до сих пор существует выражение: «Вы на мое сердце наступили солдатским сапогом» (или еще хуже — сапожищем), а на самом деле далеко не так, и взаимоотношения людей на фронте не так уж грубы, как это кажется, я бы сказал, даже нежнее, и более чутки, чем любая, самая изысканная искренняя нежность любящей женщины, именно потому, что бой это есть напряжение всех чувств. Если всмотреться — там существует искренняя, внутренняя нежность и теплота — все, на что только способен человек, именно исходя из обстановки боя, боевой жизни, из ее трагического опыта. Ведь как же можно всерьез отказать, обидеть своего товарища по оружию, когда в душе таится постоянная тревога, что ты можешь скоро навсегда утратить его и после его гибели будешь жестоко страдать и терзаться всю жизнь, что не помог тому, кто больше не нуждается в твоей помощи и поддержке, кто отдал жизнь свою, чтобы ты жил. Перед мертвым извиняться бесполезно, он лишен жизни, лишен способности понимать и прощать. Как же можно нагрубить и обидеть? Бой сплачивает людей. Установившееся боевое содружество нерушимо.