Нгуен Динь Тхи - Разгневанная река

— Скоро будет готово. Сегодня всем достанется по целой пиале!

Хой застыл. Кровь вдруг бросилась ему в лицо, стало стыдно за самого себя. В горле стоял горький ком, он чуть было не разрыдался. О небо! Дети!

Услышав шорох, ребята разом обернулись. Кто-то бросился наутек, выскочив сквозь пролом в стене. Хиен, увидев отца, застыла на месте, а Нга радостно залепетала:

— Папа, папа пришел!

— Что это вы здесь варите, похлебку? — с веселым видом спросил Хой и крикнул в сторону сада, куда скрылись беглецы: — А вы чего удрали? Идите есть.

Ребята, притаившиеся в саду, все еще не осмеливались вернуться.

— Пойдем, Хиен, мама зовет. Идем, Нга.

Хой подхватил младшую дочь на руки и вышел на улицу. Хиен немного успокоилась, но все-таки не решалась заговорить с отцом и молча плелась позади. Обернувшись, Хой увидел, что ребята уже окружили котел, а один стоит в дверях, провожая его взглядом.

Прежде всего нужно было срочно позаботиться обо всех оставшихся в живых сиротах! Хой собрал молодежь и поручил ей разыскать по деревне бездомных детей, собрать по домам немного рису, чтобы поддержать детей до нового урожая. Потом, когда урожай будет сжат, нужно поговорить с односельчанами: нельзя ли распределить ребят по семьям.

Одного этого дела хватило Хою на весь день. А потом они с Тхао и детьми, как и все остальные семьи в селе, занялись уборкой урожая. С зарей вставали они и, наскоро перекусив, надевали на голову нон, подсучивали штаны и шли на поле. До темноты жали, носили рис, помогали другим семьям — урожай убирали сообща. Хотя последние годы Хой провел за письменным столом, но в юности ему немало пришлось работать в поле, поэтому лишь первые дни у него ломило спину, а потом он втянулся и уже не отставал от других. Лицо его вскоре потемнело от загара, руки покрылись мозолями. Хой убедился, что он совсем не такой уж слабый, каким считал себя. Тхао оказалась гораздо слабее его, а многие односельчане просто едва держались на ногах, но работали что было сил, и Хой старался не отставать от них.

Когда пришла очередь убирать их участок, за него тоже взялись всем миром и потому управились в один день. Дон и Соан тоже пришли помочь. Соан помнила о том, как старый Зяо спас ее от смерти год назад, и, что бы ни понадобилось семье Хоя, она всегда была наготове. Соан очень исхудала, стала голенастой, как аист.

На следующий день Хой, Дон и Соан шагали под палящими лучами, таская по двору каменный каток — молотили рис. К вечеру жара спала. Они закончили работу, сходили к водоему умыться и сели вокруг подноса с рисом нового урожая — так всегда делалось прежде. Тхом раздала палочки, расставила тарелки с рисом, и, когда все уже поднесли рис ко рту, она вдруг отставила свою пиалу и отвернулась, утирая слезы. У Дон тоже заблестели глаза, за ней прослезилась Соан, заплакали Нюан и Хиен. У каждого из тех, кто сидел сейчас перед подносом, кого-нибудь унес голод в минувшем году.

Долго сидели они молча, пока наконец смогли снова взяться за палочки. Ели молча, никто не решался заговорить. В котле оставалась почти половина риса, а все уже отложили палочки.

Когда подали чай, Дон, вздохнув, обратилась к Хою:

— Вы ничего не слышали? Говорят, будто скоро снова будут собирать налоги.

Хой чуть не поперхнулся. Рука задрожала так, что он расплескал чай. Наконец он справился с собой.

— Какие налоги! Пусть только попробуют взять хоть зернышко, голову разобьем!

Через несколько дней, вечером, Соан пришла к Хою и вполголоса сообщила: пришел Кой из военной зоны, хочет встретиться с Хоем. Хой тут же ушел с Соан.

Когда они вошли в лачугу Коя на берегу реки, Хой увидел в ней двух человек, которые беседовали о чем-то, сидя рядом с очагом. Один из них поднялся и шагнул навстречу Хою. Это была женщина, тонкая, стройная. Хой вгляделся и вдруг узнал.

— Ты, Куен?

Начались июльские дожди. По берегам Лыонга вода быстро затопила наносные участки и поднялась до середины дамбы. Вокруг полузатопленных, разрушенных ферм моста кипели грязно-желтые водовороты.

Ты Гать тревожился, наблюдая, как с каждым днем прибывает вода. Вот уже лет пятьдесят он не помнит такого паводка. Как бы не дошло до наводнения!

До чего злой этот бог! Не успели забыть голод, как он уже грозит наводнением! И за что только он мучает несчастных людей!.. Часто сидел теперь вот так старый Ты Гать один в своей покосившейся чайной, и горькие мысли одолевали его.

Соседи решили, что старик повредился разумом, недалек, видно, тот день, когда придется им сидеть на его поминках. И все жалели старика Ты Гатя, у которого, как говорится, ни детей ни плетей. Жил у него когда-то мальчонка, да тоже ушел, забежит иногда, пробудет день-два и снова исчезает.

Старик чувствовал, что если сейчас захворает, то ему, пожалуй, уже не встать. И то сказать, достаточно пожил на белом свете. А последние месяцы были страшные, люди мерли как мухи, сколько молодых погибло! Жизнь человеческая сейчас что пузырь на воде! Он-то свое отжил… Уж если кому помирать, так это ему, а не тем молодым, которым бы еще жить да жить! Одно хотелось ему еще увидеть собственными глазами. В чайной посетители только и говорили о Вьетмине. Может быть, на этот раз и в самом деле что-то изменится! Очень хотелось старику увидеть, что это за Вьетминь такой, а потом можно спокойно сложить на груди руки и помирать.

Прошло уже немало времени с тех пор, как прилетали самолеты, были они необычные, с двойным корпусом, покружились, прошлись на небольшой высоте вдоль берега, выпустили несколько очередей по барже и ушли в сторону Бакзянга.

Никто так и не узнал, в чем было дело, но японцы вдруг зачастили сюда. Из Хайфона приезжали длинные составы, вагоны отцепляли на полустанке, а через несколько дней переправляли грузы на другой берег. Ты Гать считал, что это было оружие, боеприпасы и рис для японских солдат на севере.

Дней десять Ка пропадал, но вот он вновь появился в лачуге Ты Гатя. Так уж повелось: как только приходил состав и нужны были носильщики, Ка объявлялся непременно. Впрочем, не только он один. Как начался голод, у моста постоянно торчало десятка два-три таких же огольцов. Им было от десяти до четырнадцати, все оборванные, лохматые, отчаянные. Жили они без отца, без матери и сами добывали себе пропитание: переправляли через реку багаж, цеплялись за грузовики и подводы, выпрашивая что-нибудь поесть, а главное — таскали все, что можно, из вагонов, пока они стояли на путях в ожидании разгрузки. Как-то японские часовые поймали мальчишку, таскавшего рис, вымазали дегтем, привязали к столбу и оставили на солнце, и тот умер. Но через несколько дней голодная ватага снова появилась у моста.

Были у Ка двое дружков, с которыми он не расставался. В карманах все трое носили ценнейший инструмент — остро отточенную железку, которой можно легко разрезать мешок с рисом.