Нгуен Динь Тхи - Разгневанная река

Несколько дней Ты провел за мольбертом, писал, закрашивал, снова писал до потемнения в глазах, но голова у него оставалась ясной, светлой, он работал спокойно, уверенно, и каждый день рождал все новые и новые идеи. Ты казалось, что внутри него живет какое-то иное существо и это оно смотрит, мыслит, кладет краски на холст и действует по своему усмотрению, иногда неожиданно для самого Ты. Днем Ты запирал дверь и не открывал никому до прихода Бить. Он даже не знал, что творится в городе, только по утрам пробегал сообщения в газетах, которые приносила ему Бить. До чего же ловко все они сменили тон! Газеты, прежде прославлявшие «национальную революцию» маршала Петэна и политику создания Индокитайского Союза, которую осуществлял генерал-губернатор Деку, сейчас отчаянно поносили французов и превозносили войска Великой Японии, а также «общее процветание Великой Азии»! Если верить сообщениям агентства «Домей цусин», японцы переловили, как лягушат, всех французских генералов, губернаторов Северного, Центрального и Южного Вьетнама и всех провинций от Ханоя до Сайгона. На место правителей-французов императорское правительство Японии уже поставило своих «советников» с японским генерал-губернатором Индокитая во главе.

Утром, как только Бить ушла на рынок, Ты по обыкновению заперся в комнате и приступил к работе. Вариант, над которым он сейчас работал, был уже далеко не первым. Ты писал с огромным напряжением, словно вел упорное сражение на крохотном пространстве перед холстом, натянутым на деревянную раму. Покрыв крупными мазками часть полотна, он отходил как можно дальше и внимательно разглядывал этот уголок картины, ибо в тесной каморке не было возможности охватить взглядом одновременно всю картину. Сегодня у него, кажется, что-то получалось, хотя он еще не добился того, что ему было нужно. Ты считал, что в подлинном произведении искусства нельзя ни добавить, ни убрать даже малейшей детали, каждая из них должна быть на своем месте, и в то же время картина должна отличаться простотой, отсутствием вычурности, быть естественной, как сама жизнь. Он терпеть не мог надуманные композиции, манерность, стремление к чему-то необычному, неестественные тона, словно рожденные в хмельном воображении художника. Свое искусство Ты обращал к людям и старался вызвать у них искреннее чувство. Огонь искусства должен светить людям, а слепая вера, пусть даже и искренняя, не светит, а, наоборот, погружает во тьму, порабощает душу зрителя. Бездушное кокетничание мертвит искусство, оно пагубно и фальшиво, и художник, вставший на этот путь, обрекает себя на жизнь, полную фальши, он обманывает общество, выдает пустоту за нечто значимое и тем самым отравляет души…

Ты неутомимо писал все утро, иногда он вдруг останавливался и улыбался каким-то своим мыслям. Что это он сегодня так расфилософствовался? А с картиной у него пока еще не все клеится… Увлеченный работой, Ты не слышал, как кто-то поднялся по лестнице, и обернулся только тогда когда раздался стук в дверь. Он, как обычно, притаился и решил переждать, пока гость не уйдет. Он привык избегать нежданных визитов, и, хотя друзья наверняка знали, что Ты дома, они не обижались, зная характер приятеля. Ну а люди незнакомые просто уходили ни с чем.

— Ты, это Хоанг, я к вам на минутку! — послышался голос из-за двери.

Ты немного растерялся. Хоанг был молодым художником, еще не закончившим училище. Он очень любил картины Ты и явно следовал его путем. Но последнее время он стал приносить ему газеты «За спасение Родины» и «Знамя освобождения». Ты догадывался, что паренек является членом фронта Вьетминь или, во всяком случае, как-то связан с ним.

— Вы дома? — переспросил Хоанг.

— Да, — отозвался Ты, отложил кисть и пошел открывать дверь.

— Ах, вы работаете!

Молодой художник весело поздоровался с Ты и вошел в комнату. С ним был молодой человек лет двадцати трех, в кепке, с загорелым обветренным лицом. Друг Хоанга внимательно, с любопытством посмотрел на Ты, улыбаясь как-то по-детски, что совсем не вязалось с его мужественными чертами.

— Входите.

Едва переступив порог, друзья подошли к мольберту. Ты не очень любил, когда рассматривали его незаконченные полотна.

— Это вы сейчас пишете?

— Да… но это еще так… не закончено. Хотите чаю? — И чтобы перевести разговор, спросил: — А что, разве училище закрыли?

— После переворота не было никаких объявлений, но ученики сами разъехались кто куда, одни остались в Ханое, другие вернулись в провинции.

— Твой друг, наверное, тоже из училища?

— Нет. Простите, я забыл представить его вам, это Ким, мой бывший одноклассник. Недавно мы с ним снова встретились, и выяснилось, что мы к тому же еще и единомышленники.

Ким с улыбкой посмотрел на Хоанга, а тот продолжал как ни в чем не бывало:

— Я рассказывал ему о ваших картинах, и он захотел посмотреть на них, а кстати поговорить еще об одном деле.

— Да, — кивнул Ким.

Ты обратил внимание на то, что голос у Кима странно высокий, такой же детский, как и улыбка.

— Вы, верно, уже догадались, — продолжал Ким, — что я из Вьетминя. Мы хотели попросить вас написать плакат, призывающий поддерживать Вьетминь. Потом мы его размножим и расклеим повсюду.

— А что я должен изобразить?

— Ну, это целиком зависит от вас. Смысл плаката — призыв поддержать Вьетминь в борьбе против японцев, в борьбе за спасение родины. Печатать плакат будем литографским способом, типография у нас самая что ни на есть примитивная, — Ким улыбнулся, — поэтому просьба — сделайте его как можно проще. Главное — чтобы было красное знамя с золотой звездой, ну и хорошо бы фигуру партизана.

Ты задумчиво склонил голову:

— А как одеты партизаны? Если, скажем, я нарисую его вот в такой кепке, подойдет?

— Конечно! Партизаны одеваются, как все жители, и носят самое разное оружие и даже старинные кремневые самодельные ружья. Да вы, наверное, еще не знаете, что среди нас есть и женщины. Одеты они так же просто, только у пояса патронташ, а винтовка на ремне. А еще у них обычно есть матерчатая сумка для одежды и всякой мелочи. Иногда партизаны вооружены автоматами или даже легкими пулеметами.

— А как они выглядят, эти автоматы и пулеметы?

Ким взял карандаш и на клочке бумаги кое-как изобразил неизвестные Ты виды оружия.

— Когда же вам нужен этот плакат? — спросил Ты.

— Чем раньше, тем лучше.

— Через три-четыре дня устроит?

— Отлично! Вы дайте знать, когда плакат будет готов, Хоанг зайдет за ним.

Ким подошел к мольберту и долго молча смотрел на неоконченную картину. Хоанг тоже стал внимательно разглядывать полотно.

— Ну как? — спросил Ты. — Ведь это только предварительный набросок, многое еще будет переделываться.