Антонио Итурбе - Хранительница книг из Аушвица

Ему было только семнадцать, но он уже обладал той уверенностью в себе, которая будет с ним всегда. Его семья уехала, он остался один. Но не совсем один — с ним был ЮПД. В 1935 году его послали организатором юношеского спорта в филиал в Дюссельдорфе. Позже он расскажет Мириам, что поначалу чувствовал себя на седьмом небе, получив работу в таком активном городе, но его энтузиазм мгновенно развеялся, стоило ему увидеть, какая враждебная по отношению к евреям атмосфера царит в этом месте. Обращаться к стекольщику уже прекратили — град камней сыпался в окна постоянно. С улицы выкрикивали оскорбления. С каждым днем детей приходило все меньше. Выпадали и такие дни, когда утром в баскетбольной команде у Фреди был только один игрок.

Однажды вечером Фреди увидел из окна, как кто-то желтой краской малюет у них на дверях крест, и бегом спустился вниз. Пацан с кистью взглянул на него с явной издевкой и спокойно продолжил свое дело. Фреди бросился к нему и с такой силой схватил за грудки, что горе-художник выронил банку с краской.

— Почему ты делаешь это? — спросил его Фреди, глядя на браслет со свастикой на руке парня, в смешанном чувстве растерянности и гнева от того, что происходит в его собственной стране.

— Вы, евреи, — угроза для цивилизации! — прокричал тот с явным презрением в голосе.

— Цивилизации? Это вы будете учить меня цивилизации — те, кто целыми днями избивает стариков и швыряет камни в окна? Да что ты знаешь о цивилизации... Пока вы, арии, жили в шалашах на севере Европы, одевались в звериные шкуры и жарили мясо над костром на двух палках, мы, евреи, возводили целые города.

Несколько человек, видевшие, что Фреди взял за грудки юного нациста, стали подходить ближе.

—Тут еврей бьет бедного мальчика! — прокричал женский голос.

Продавец из овощного магазина прибежал с палкой для закрывания жалюзи, и еще добрая дюжина мужчин приближалась с разных сторон. Чья-то рука крепко схватила за плечо Фреди и дернула к себе.

— Пошли отсюда! — крикнул ему директор.

Они едва успели войти в дом и закрыть за собой дверь, прежде чем на нее навалилась целая толпа горожан, кипящих от ярости, показавшейся Фреди коллективным сумасшествием. Злобствующий политик с карикатурными усиками добился своего. Люди превратились в автоматы ненависти.

На следующий день филиал ЮПД в Дюссельдорфе был закрыт, а Фреди перевели в Чехию. Там он продолжил работать для «Маккаби Хатцайр» в организации, развивающий детско-юношеский спорт в Остраве, Брно и, наконец, в Праге.

Чешская столица не особенно ему понравилась. Характер чехов, более беззаботный и менее формальный, чем у немцев, несколько расхолаживал. Но в окрестностях города, в «Клубе Хагибор», он нашел исключительно удобное место для спортивных мероприятий. Фреди назначили ответственным за команду мальчиков двенадцати-четырнадцати лет. Идея заключалась в том, чтобы вывезти мальчишек из Чехии и, избрав маршрутом следования нейтральные страны, доставить их в Израиль. От мальчиков требовалось быть в хорошей физической форме, но не только. Они должны были знать историю еврейского народа, историю его противостояния своим врагам, чтобы гордиться принадлежностью к этому народу и иметь желание вернуться на родину предков.

Хирш взялся за работу со свойственными ему полной отдачей и желанием отлично выполнить порученное дело. Характерное сочетание эффективности и магнетизма, притягивающего к нему мальчишек, оказалось таким удачным, что отвечающие за работу с молодежью члены Еврейского совета Праги решили поручить этому ответственному и упорному в достижении целей молодому человеку организацию новых детских групп, поскольку ребята частенько прибывали в Прагу несколько потерянными.

Фреди никогда не забывал, как трудно было воодушевить тех ребят. В отличие от детей, приезжавших из Израиля в период арабского восстания в Палестине и реализации принципа сдержанности (хавлага), родители которых отличались осознанием своего еврейства и сионистской направленностью, а сами дети в большинстве своем были полны энтузиазма, новая группа состояла из замкнутых, печальных и апатичных мальчиков и девочек. Казалось, что ни одна игра не способна их увлечь, ни одна из его занимательных историй не может зажечь улыбку, никакой вид спорта не интересен. Одного из мальчиков звали Зденек, ему было двенадцать. Его ресницы были самыми длинными из всех, что когда-либо в жизни видел Фреди. А глаза — самыми грустными.

Под конец первого вечера, когда Фреди, стремясь узнать побольше о ребятах, предложил им игру — сказать, где они хотели бы оказаться в тот момент сентябрьского дня 1939 года, Зденек совершенно серьезно ответил, что ему бы хотелось оказаться на небе, чтобы повидать своих родителей. Их арестовало гестапо, а бабушка сказала ему, что он никогда их больше не увидит. Зденек сел и больше не вымолвил ни слова. Кое-кто из мальчишек, до тех пор совершенно серьезных, расхохотался с внезапной бестактностью, порой столь свойственной детям. Посмеяться над другими — это для них что-то вроде бальзама, врачующего собственные страхи.

Однажды вечером ответственный за работу с молодежью Еврейского совета Праги вызвал Хирша к себе. Вице-президент Совета с полной серьезностью сказал ему, что нацистские тиски сжимаются, границы закрываются на замок и вскоре никого уже эвакуировать из Праги не удастся. Поэтому первая группа, группа «хавлага», должна отправиться в путь немедленно, через двадцать четыре часа, самое позднее — через сорок восемь. И задал Хиршу вопрос: хочет ли он, как первый инструктор этой группы, сопровождать детей в Израиль.

Это было самое лучшее предложение, которое когда-либо поступало Хиршу. Он мог уехать с этой группой, оставить позади ужасы войны и оказаться в Израиле, куда всегда мечтал попасть. С другой стороны, уехать в тот момент означало оставить те группы, с которыми он начал работать в «Хагиборе», бросить дело, которое, совершенно очевидно, было очень важно для ребят, измученных в Праге запретами, лишениями и унижением со стороны Рейха. Уехать — значило оставить Зденека и всех остальных. В ту минуту он вспомнил о том, чем стал для него ЮПД в Аахене после того, как он потерял отца и ощутил потерянным себя: именно там он нашел свое место в жизни.

— Кто угодно на его месте сказал бы, что поедет, — продолжала свой рассказ Мириам. — Но Хирш не хотел стать кем угодно. Поэтому он сказал, что нет, что он останется в «Хагиборе».

Ответственный за работу с молодежью Совета в знак согласия кивнул, и оба долго молчали, словно взвешивая последствия этого решения. Но это оказалось невозможно — измерить это было нельзя. Будущее не поддается замерам.