Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

Логинов, тем временем, подъезжал к Москве. Обычно спокойно переносящий железнодорожную тряску, в этот раз он нервничал. Бессонница внушала «левые» мысли, и несколько раз он ловил себя на том, что испытывает с трудом сдерживаемое желание сойти на первом же полустанке и стремглав лететь домой. Отгоняя наваждение, он уговаривал себя, что ничего страшного произойти не могло, ибо всё уже случилось в середине августа. Теперь остаётся только грамотно перегруппироваться и работать дальше. Однако сердце то и дело ёкало в ответ на покачивания вагона на стыках рельс, и сон летел прочь. Причина волнений, казалось бы, лежала на поверхности. Страна вступила в полосу катастроф, и всякий срочный вызов «наверх» мог означать либо приближение, либо полное наступление очередной из них. А как знать, не коснётся ли такая катастрофа тебя лично?

Владислав Янович Беллерман спал в эту ночь спокойнее многих. Напрямую не имевший к произошедшим минувшей ночью в городе событиям ещё этот сотрудник «конторы» и руководитель крупнейшего подразделения 13-го отдела – «Научно-исследовательского центра комплексных исследований психики и способов индивидуального психического контроля» (НИЦ КИПИСИПсиК) и профессор Института Мозга в своём скромном охраняемом особнячке видел хорошие сны. Политические баталии, разгоревшиеся на территории одной шестой части суши, забавляли его. Понимая, что при любом раскладе он как специалист экстра-класса не может быть заменён никем, он не волновался за свою будущность. И даже вопрос, будет ли существовать «контора» как таковая или не будет, волновал его крайне мало. Ведь его специальное подразделение под номером 13 при любом исходе большой игры трогать нельзя. Иначе беды грозят всем игрокам. Судьба Кости Кийко, которым Беллерман не слишком интересовался, также не волновала спящего доктора. После того, как «Испытуемый А» повёл себя непредсказуемо, расстался с журналистикой, куда определил его оператор, редколлегия в полном своём составе стала для Владислава Яновича почти безразлична. Разрабатывая своих «испытуемых» в рамках согласованного с руководством многоцелевого эксперимента, Беллерман нашёл много интересного в личном деле каждого из них. Но, несмотря на то, что дела с «Испытуемым Д» шли гладко, а с «Испытуемым А» постоянно давали сбои, именно последний интересовал его всё более. Локтева Беллерман периодически даже вовсе выпускал из поля своего зрения, оставляя в «самостоятельном плавании» на какое-то время. И потому не заметил, как другая группа из недр Конторы, возглавляемая вечным конкурентом Беллермана Целебровским, установила с Дмитрием Павловичем свои особые отношения. Пользуясь агентурно-оперативной информацией, Целебровский легко вышел на контакт с Локтевым лично и, довольно быстро обнаружив в молодом человеке вполне определённую хватку, начал шаг за шагом превращать того в своего союзника.

Молодого вождя свежеиспечённой политической партии печальный инцидент с капитаном Никитиным вообще никаким боком не касался, если не считать, что когда-то курируемая покойным «Память» была подразделением его фонда. Впрочем, Локтев не знал, что в оказавшихся в руках Целебровского аудиокассетах содержится несколько интересных сведений и о нём тоже. Целебровский, уже прикидывая, как на новом месте службы в столице будет использовать информационный капитал, приобретённый в своём городе, обратил внимание и на эту информацию. Локтев вырастал в большую политическую фигуру. Впрочем, рассуждая так, Целебровский не предполагал, что истинным куратором Локтева, ведущим его под кодом «Испытуемый Д», является Беллерман. Что ж, Контора всегда славилась тем, что правая рука в ней не знала, что делает левая. Сам же Локтев, естественно, не знал ни о существовании «правой», то есть о действительной роли Беллермана в своей карьере, ни о существовании «левой», то есть о планах Целебровского в отношении себя. И даже в кошмарном сне не мог себе представить, что этих двоих может объединять что-нибудь, кроме КГБ. Когда утром в его дверь отчаянно позвонили и на пороге появился оборванный в хлам и в кровь ободранный великан Кийко, Дима, которого в этой жизни чем-то удивить было сложно, изумился по-настоящему:

– Ты откуда, такой… красивый?

– Дима! Зараз скажу, тильки трохи дух переведу. Треба помытыся та перевдягнутыся, колы е в що.

– Задачка! – улыбнулся Локтев, представляя, как будет выглядеть гигантская фигура Кийко в любой одежде этого дома. – Впрочем, кое-что есть. Заходи.

Костя вошёл в прихожую, скидывая кроссовки. А Локтев достал из шкафа старый давно не ношеный халат.

– Умоешься, на вот, возьми, – протянул он халат Косте. Тот благодарно кивнул и проследовал в ванну.

А через полчаса они сидели на кухне, и рассчитавший до мелочей, пока мылся, что следует рассказывать, а о чём умолчать, Кийко в халате, который смотрелся на нём даже прилично, подробно излагал Диме удивительную историю, в которую попал. Дима периодически вполголоса матерился, не перебивая рассказчика. А когда тот закончил, выждал паузу и стал расспрашивать:

– Ты точно знаешь, что на кассете голос кого-то из КГБ?

– Да.

– А точно следов не оставил в квартире?

– Та точно, точно! – заверил Костя. – Я так гадаю, они там узагали не зналы, кого будуть брать. Та якщо заявылыся, я так разумию, капитан в беде.

– Скажи, а копий с этих кассет ты не снимал?

– Как же! – покраснел Кийко. – Не вперше спецрасследованиями занимаемся. Копии у мэнэ е.

– Ладно, спасибо что сказал. Но за то, что Федьку подбил игрушку смастерить, спасибо не скажу. В общем, так. Покантуешься у меня с недельку. Я подниму наших ребят из службы безопасности, что-нибудь придумаем. Если не наследил, будешь в порядке. Но, в любом случае, подумай да и бросай ты эту пыльную работёнку. Осенью мы будем учреждать свой печатный орган. Грамотные журналисты всегда нужны. Пойдёшь ко мне?

– Палыч, я ж нэ журналист. Скорее уж в твою службу безопасности пойду, а?

– Не журналист, зато свой. И с опытом. Так пойдёшь?

– А ну як не отпустят?

– Я так смекаю, – позёвывая с облегчением после напряжённого разговора, ответил Локтев, – раз у них у самих такая свара, что один из окна сигает, другой стреляется [60] , то никто тебя сейчас держать не станет. Главное, время не упустить. Кстати, – Дима расхохотался, – а ты-то!.. ну прямо, как тот – из окна! Представляю себе картинку: слон на берёзе!

Заливаясь густой краской, Кийко пробурчал:

– Да ну тебя! То була тополя… А можэ, лыпа.

– Сам ты липа! Ладно, отдыхай. Я ухожу, а ты дверь никому не открывай, к телефону не подходи, носа из окон не показывай.

Дима направился в прихожую, быстро оделся и, поигрывая связкой ключей, стоя уже на пороге, обернулся к Кийко, по-прежнему сидящему на табуретке в халате: