Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

Он поднялся. Медсестра протянула стаканчик.

Таня пробыла в больнице ещё долго. Утомительно однообразные дни чередовались с не менее однообразными и душными ночами. Каждый раз самым ярким событием в этой унылой череде было только постепенно прибавлявшиеся физические возможности. Вот она в первый раз вышла в коридор. Вот впервые покинула корпус, оказавшись во дворе, под ослепительным южным солнцем. В зелёных ветвях, украшенных плодами алычи и айвы, щебечут беззаботные птицы. Вот ей разрешили ходить без надоевшего костыля. Вот повели снимать гипс. И снова – шаг за шагом заново учиться ходить, преодолевая неведомые, или забытые с детства трудности. И настал день, когда старичок профессор торжественно объявил, что сегодня вечером приедут её товарищи и увезут домой. Выписывает он её.

Много передумала она в больнице. И хотя отказываться от любимой с детства профессии вовсе не собиралась, время от времени приходила в голову мысль, что однажды она оставит её. Последнюю неделю, когда ей уже было позволено выходить за пределы территории, чтобы посетить расположенный неподалёку магазинчик, книжно-газетный киоск или пройтись по улице на небольшие расстояния, она всё чаще стала мысленно обращаться к образу Гриши, и алюминиевый стаканчик в её руках как будто отвечал её мыслям, нагревался и легонько подрагивал, как живое существо.

Товарищи по несостоявшейся для неё экспедиции встретили её с распростёртыми объятьями и такими истошно-радостными криками, как будто она главный герой прошедшего лета. Впрочем, чрезвычайное происшествие с членом экспедиции действительно воспринималось молодыми людьми ярким событием, и то, что оно в целом благополучно закончилось, заставляло радоваться за пострадавшую, выражая эмоции бурно и искренне, что моментально передалось и ей, отвыкшей за месяцы больничного затворничества от шума. На протяжении обратного пути то и дело девчонки приставали к ней с расспросами, отчего мама не приехала, познакомилась ли она с кем-нибудь в больнице, поедет ли домой или откажется от двухнедельного отпуска и сразу приступит к учёбе. Таня отвечала с неохотой. Ни на один вопрос не могла ответить определённо. Разве, на вопрос о знакомствах, точно говорила: никого у неё не появилось… кроме старичка хирурга. Девчонки дружно смеялись, в лицах представляя себе, как «умничка» Татьяна охмурила старенького доктора и скоро будет получать с него алименты. Шутки и поддёвки были, в общем, незлобивыми, но вызывали у Тани лёгкую неприязнь. После встречи с Гришей она переменилась. И раньше, хотя не противопоставляла себя компании, она держалась несколько особняком. Теперь же внутренняя дистанция, разделявшая её с другими, стала отчётливее и непреодолимее. Она старалась быть ровной и приветливой. Но скоро практически все заметили перемену и уже на вторые сутки обратного пути одна за другой остыли в своих радостях и восторгах. Татьяна приняла решение от Москвы ехать домой, к матери, воспользовавшись положенным отпуском. На Казанском вокзале посадила спутниц в поезд Москва – Ташкент и с тяжёлыми предчувствиями побрела через площадь на Ярославский.

Едва она с рюкзаком за плечами пересекла порог родного дома, сжимая в руках дорожный чемодан, как осознала: предчувствия не обманули. Матери дома не было, судя по всему, уже несколько дней. Куда она могла отправиться, зная, что дочь со дня на день приедет? Неужели до такой степени обижена, что нарочно исчезла, только бы не встречаться с нею?

Мать не появилась ни на другой, ни на третий день. Лишь на четвёртый раздался телефонный звонок.

– Здравствуй, дочка, – проговорил голос в трубке, далёкий и отчуждённо-холодный.

– Мама, ты где? Ты что же, не ждала меня? – с обидой в голосе заспешила Татьяна. В ответ она получила остужающе спокойное:

– Отчего же, ждала. Просто возникли неотложные дела.

– Какие могут быть дела?! Почему ты меня не предупредила, что уедешь? Даже записки не оставила! Я же волнуюсь.

– Давно ли ты стала такой внимательной дочерью, Таня? – тем же ровным тоном парировала мать, – Кстати, как себя чувствуешь?

– Спасибо за заботу, мама, – понизив тон, отвечала дочь. – Я в больнице тоже ждала тебя, только не дождалась. И вот домой приехала… А у тебя дела. Спасибо, мама.

Она уже хотела бросить трубку на рычаг, но услышала слова, которые заставили её замереть:

– Ты знаешь, что твой папа женился?

– Нет, – выдавила из себя Таня и добавила: – Но как это тебя касается? Вы ведь уже давно не общаетесь.

– Знаешь, кто его жена?

– Если я не знаю, что он женился, откуда мне знать, кто его жена?! – взорвалась дочь и тут же осеклась, услышав:

– Твоя тётя, моя сестра.

– Которая? Тётя Таня? – не скрывая изумления, воскликнула Татьяна, всегда испытывавшая некоторую неприязнь к своей тётушке-тёзке, чья воинствующая провинциальность, как она считала, демонстративно и вызывающе проглядывает в каждом слове и в каждом жесте. К тому же, тёзка своей племянницы была, по общему мнению всех, кто её знает, несколько глуповата, в том смысле, что часто совершала какие-нибудь экстравагантные необдуманные выходки, которые ей потом, как правило, выходили боком. Впрочем, она была добра, уживчива и никому, по большому счёту, не причинила какого-то зла.

– При чём здесь Таня! – ответила мать. – Плохо ты думаешь о своём отце, в таком случае, если предполагаешь такое. Я сама у Тани. Думаем, как жить дальше.

– Значит, Света??? – ещё более изумляясь, спросила Татьяна. Образ младшей сестры матери был ей симпатичен, но никогда не связывался с образом отца, много лет назад оставившего их семью и старавшегося избегать контактов с бывшей женой, хотя и жили они в одном далеко не самом многонаселённом городе.

– Светка-подлюга! – не выдержала мать, и Тане показалось, что в трубке раздался всхлип.

– Ты плачешь? – переспросила дочь и попыталась представить себе своего отца рядом с остроумной и обаятельной любимицей всей родни тётей Светой. Младшая мамина сестра была старше своей племянницы всего-то лет на пять. Такой брак грозил взорвать хрупкий мир меж родственниками. Таня поняла, отчего мать не проявила к случившейся с нею беде должного внимания. Очевидно, как раз на протяжении последних месяцев и разворачивалась вся эта, прямо скажем, грязненькая история, – И давно это с ними…?

– Я не хотела тебе говорить, – совершенно спокойным тоном ответила мать, – ты там закопалась в своей археологии. Так тебе и дела не было до того, что в доме творится.

– Ах, оставь, мама, свои постоянные претензии! Ты же знаешь…

– Да всё я знаю. И то, что у тебя появился молодой человек, тоже знаю. Может, он, наконец, урезонит твои археологические амбиции, и ты станешь, наконец, нормальным человеком и женщиной!