Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

– Что вы сказали? – шёпотом проговорил Локтев, развернувшись лицом к доктору и меряя его тяжелым взглядом, от которого тот и не думал увернуться, напротив, с улыбкой приняв прямо в стёкла очков.

– То, что разговор наш с вами далеко не окончен. И поступать вам лучше по уму, а не по сердцу. Так-то вот, молодой человек, – жестяным тоном ответил Беллерман, не снимая улыбки с лица.

– В таком случае, извольте объясниться, откуда вы всё это…?

– О чём вы? О том, что в стране кризис, и привели её к этому кризису коммунисты? А вы этого не знали? – Дима лишь скрипнул зубами. – Или о том, что партия теряет по десятку тысяч членов в месяц, и процесс уже неостановим? Это тоже для вас новость?

– КПСС последовательно очищается от проходимцев и дешёвых карьеристов, – сквозь зубы процедил Локтев.

Беллерман беззвучно рассмеялся:

– Это вы о себе так сурово? Будет вам! – отсмеявшись, он внезапно стёр с лица улыбку и абсолютно ровным голосом без оттенков произнёс:

– Не повторяйте за неумными агитаторами чушь, которой они потчуют быдло. Вы не быдло, а элита, не забывайте. Элита, забывшая о своей священной миссии, заканчивает путь на эшафоте. Вспомните Робеспьера и некоторых романтиков типа химика Лавуазье.

Дмитрий, наконец, оторвался от двери, проплыл к креслу и упал в него, не сводя полного теперь уже отчаянья взгляда с Беллермана. Тот же продолжал ничуть не изменившимся тоном:

– Ваша задача – выжить в изменившихся условиях, сохранить и укрепить организацию и не растерять при переходе людей. Перестройка закончилась. Следующий этап перестрелка. Потом – перекличка.

– Перепись, – брякнул Локтев, на что Беллерман расхохотался:

– Браво! Подскажу. Наверху ценят юмор. Ну не смотрите же на меня так, Дима. Неужели до сих пор не поняли, из чьей я команды?

– Откуда мне знать?! Я человек маленький, все больше по кооперативной части, мне до высокой политики, как до Китая раком. Так что не обессудьте, Владислав Янович, – с желчью в голосе проговорил Локтев и уставился в пол перед собою. Полминуты назад смеявшийся Беллерман резко замолчал, выражение лица изменилось внезапно, как по команде с невидимого пульта управления. Смех профессора по тембру не соотносился с его речевым голосом. Точно в помещении появился посторонний и бесцеремонно вмешался в разговор двоих. Но иллюзия постороннего присутствия прекратилась, как и возникла – Беллерман сурово молчал, вперив взгляд в поникшего собеседника. Глаза, не видные сквозь очки, на мгновение вспыхнули пронзительным огоньком и тут же погасли.

– Видите ли, Дима, я абсолютно не принимаю подобных шуток. Не смешно, когда уважаемый лидер серьезного общественно-политического объединения, управляющий солидными финансовыми и человеческими ресурсами, говорит о себе «маленький». Я понятно объясняю?

– На счет финансов, может, так дело и обстоит. Спорить не стану, разве добавлю, что могли бы быть и побольше эти самые ресурсы. Что до человеческого фактора, то тут вы меня серьёзно переоцениваете, доктор. Если партия доверила мне какую-то скромную роль в своем аппарате, это не значит, что я политик. А непосредственно по фонду больше шуму, чем реальных дел. Это, знаете ли, кампания очередная. Стали из нашего брата делать плакатик, мол, смотрите на афганцев и учитесь мыслить по-новому, вот вам и социализм с человеческим лицом. А кто представляет этот социализм? Реалии-то на пятнадцать-двадцать человек, остальное, как сказал Сахаров, – агрессивно-послушное большинство. Люди просто деньги зарабатывают. И им до высоких материй, как…

– …до Китая раком, – закончил одну из любимых присказок председателя Беллерман и отмахнулся рукой ото всего, что тот только что сказал. – Вот вы, Дима, и диссидента нашего цитировать изволили. Фактик абсолютно характерный, позволю себе заметить. Но то, что говорите, вы уж меня простите, абсолютная чушь! Что ещё за большинство, которое зарабатывает деньги? Оно что, само по себе существует, в отрыве, так сказать, от своего лидера? Откуда бы оно взялось, это самое большинство, если б не было вас? С неба что ли? Нет, милейший, именно вы с вашей, как нынче модно это называть, харизмой, потянули за собой весь эшелончик. Потому и продвигают вас вверх по лестнице, и с каждым шагом всё большее количество людей подпирает вас. А что до денег, то тут у вас, несмотря на экономический ликбез, в голове абсолютная каша. Как по-вашему, что такое деньги?

– По Марксу или…?

– Да хоть по Дарвину! – усмехнулся Беллерман.

– Эквивалент труда. По-моему, яснее не скажешь.

– Экий вы, право, упрямец! У нас тут не партсобрание и не экзамен по диамату. Вы-то сами, Дима, что по этому поводу думаете?

– А что сказал, то и думаю, – буркнул Дима.

– Перестаньте валять ваньку. Вы так не думаете и прекрасно знаете, что деньги не только не являются эквивалентом труда, но никогда им не были, а главное, они вообще не эквивалент чего бы то ни было. Они сами в себе ценность. Поскольку деньги, а я имею в виду не те гроши, при помощи обмена которыми мы покупаем в лавке рогалики и пиво, а именно деньги – капиталы, так вот, деньги – это символ власти. Настоящая власть означает настоящие деньги. И наоборот. Настоящие деньги – это те, что никогда не пересчитывают. Наименьшая единица измерения – один кейс. Там не может быть на сотню баксов больше или меньше. Это всё равно, как если бы скипетр в руках у монарха оказался с отломанной верхушкой или с лишним вензелем на рукояти. Нет. Кейсы с аккуратными пачками в банковской упаковке переходят из рук в руки не в оплату за товары и услуги, и уж тем более не за труд. Ни один человек в мире не может произвести за свою жизнь столько, чтобы его труд был оценен в сотню миллионов раз выше, чем годовой труд фермера, прокормившего небольшую деревню. Исключено законами физики. Но один может располагать единолично соответствующей суммой, обладая соответствующей властью. Я понятно говорю?

– Вполне. Только к чему это вы клоните?

– А к тому, любезный мой председатель, что не кривите физиономию при разговорах о политике, если ничего в ней не смыслите.

– Вот видите, доктор, вы и проговорились. Раз я ничего не смыслю в политике, то на кой ляд мне туда соваться?

– Рейган не смыслит не только в политике, но и ни в чём в жизни. Однако это не помешало ему быть президентом США. Дело не в том, осмысленно или не совсем осмысленно подходит человек к решению стоящих перед ним задач, а в том, чтоб их, в конце концов, решать.

– Вы хотите сказать, что я не решаю?

– Недостаточно осмысленно, хотя именно в вашем случае от осмысления многое прояснится и для вас, и для тех, кто с вами играет, – последнее слово Беллерман произнёс с некоторым акцентом в голосе, чего Локтев не мог не заметить. Председатель насупился и уставился профессору в стёкла очков, ожидая услышать разъяснения.