Любомир Дмитерко - Последние километры [Роман]

— Я уверена, — сказала врач в трубку, — что тут настоящее чувство. А нам после войны нужны будут счастливые матери и хорошие дети.

— Понял. Пришлите ее ко мне.

А сам уже по всем проводам искал командира бригады. Нашел его у начальника штаба Соханя.

— Товарищ комбриг, есть подходящий человек.

— Какой человек, зачем? — не понял комбриг.

— Для того, чтобы отправить в Москву с посылкой для семьи Самсонова.

У начальника штаба Соханя, поселившегося в одной из комнат дворца, — хоть топор вешай. Не помогает ни высокий потолок, ни тяга сквозь аккуратный кафельный камин, ни раскрытая настежь форточка. Собралось с десяток яростных курильщиков, все смолят: кто отечественные папиросы с длинными бумажными хвостами, кто топкие трофейные сигареты, заправленные в деревянные или костяные мундштуки, кто самокрутки из едкой махорки, а сам хозяин — шляхетскую трубку с длиннющим, похожим на кларнет, цибухом, разукрашенным квадратиками радужного перламутра. Эту диковинку нашли на чердаке, когда устанавливали на крыше пулеметные точки.

На совещании присутствуют все четыре комбата, командир самоходного артиллерийского полка подполковник Журба, командиры пулеметной и пулеметно-зенитной рот, истребительной противотанковой батареи, а также ближайшие помощники Гордея Тарасовича Соханя — Тищенко, Никольский, оперативники.

Несколько минут назад вошел и комбриг. Переговорив по телефону с Терпуговым, он стоял у окна, за которым сверкал голубой, открытый солнцу день. Вдруг установилась хорошая погода, небо улыбалось по-мирному. Иван Гаврилович отчужденно слушал размышления комбата 1 гвардии майора Бакулина. Только теперь до сознания комбрига дошел смысл информации замполита о беременности Галины Мартыновой.

Бакулин докладывал, что в его батальоне готовы к бою девятнадцать «коробок», которые полностью обеспечены экипажами и комплектами боеприпасов. Две машины остались в Заглембье — у одной неисправен двигатель, у другой вышла из строя муфта сцепления.

Березовский с любопытством рассматривал стройную фигуру комбата, его мужественное лицо, проникновенные глаза. Бедная Галя Мартынова! Тяжело ей будет одной там, в тылу. Дождется ли она его живым, неискалеченным? А если и дождется, то как сложится их послевоенная жизнь?

Никак не мог сосредоточиться на том, сколько танков отремонтировано, помнит, как придирчиво вникал в каждую мелочь Самсонов, когда он, Березовский, был начальником штаба, а Сохань его помощником в оперативных делах. Правда, педантизм Самсонова иногда нервировал его. Пускай Сохань во всем разберется сам.

После комбата 2 гвардии майора Чижова, комбата 3 гвардии капитана Барамия и командира МБА гвардии капитана Осадчего докладывал командир приданного артполка Журба. Это был худой, утомленный человек — его мучила язва желудка — с тонким, нервным, типично интеллигентским лицом, с черными, как воронье крыло, чубом, бровями, бородой.

Журба энергичными движениями гибкой, удивительно длинной руки указывал на карте огневые позиции вражеских противотанковых батарей, место расположения наблюдательных пунктов.

…Совещание длилось долго, но в конце уже без комбрига. С молчаливым шофером и неугомонным ординарцем он покачивался на открытом земным стихиям виллисе по малонаезженной, заметенной снежными буранами дороге. Торопился на командный пункт армии, куда его вызвал командарм Нечипоренко.

КП командарма расположился на окраине соседнего городка, центр которого недавно бомбили немцы. Пожар удалось погасить, только в одном месте еще вспыхивали гейзеры огня, окрашенные то черным, то белым, то оранжевым дымом.

— Горит спиртозавод, — со знанием дела определил Платонов-Чубчик.

— Бери канистру и поскорее туда, — нарушил молчание Павло Наконечный.

— Моих запасов хватит до Берлина.

Проезжали по узенькой улочке, уже расчищенной после бомбежки. Комбрига беспокоила активизация битой люфтваффе. Видно, дела союзников на Западном фронте совсем плохи, если Гитлер перебрасывает на Восток целые авиасоединения.

Это предположение подтвердил командарм Нечипоренко, которого Березовский застал на армейском узле связи. Генерал-лейтенант стоял у телетайпа с узенькой, густо покрытой буквами ленточкой. У него были маленькие, как и вся его фигура, руки, аскетическое, вытянутое лицо, плотно стиснутые нервные губы.

«Так вот он какой…»

Иван Гаврилович побаивался энергичных, умных, невысокого роста людей. Сколько ему приходилось встречать таких, все они отличались гиперболизированным самолюбием и властностью.

Узел связи размещался в бывшем сиротском приюте божьей матери Черной, или Ченстоховской. Неподалеку отсюда — польский пограничный город с известным на весь католический мир монастырем. Светловолосые и чернявые связистки в гимнастерках, в коротких юбках и аккуратных сапожках отнюдь не напоминали ни сирот, ни монахинь. Это было юное, веселое и храброе племя! Однако сейчас, в присутствии командарма, девчонки молча сидели за аппаратами, всем своим видом подчеркивая высочайшую скромность.

— Нате, читайте, — командарм протянул комбригу кусок телетайпной ленты. — «Первый» требует начинать действия завтра.

«Первым» не только в шифровках, но и в открытых разговорах называли командующего фронтом.

— Если завтра, так и завтра, — с каким-то равнодушием ответил комбриг.

Его тон вывел командарма из равновесия. Он покраснел и насупился. Это не удивило Березовского, ведь у него была своя теория относительно людей невысокого роста.

— Не понимаю вашей индифферентности. Объясните.

Командарм решительно отодвинул плащ-палатку, служившую дверью, и торопливо пошел узким, полутемным коридором. Этот коридор, похожий на подземный ход сообщения, привел их обоих в просторную низкую комнату. Тут стояло несколько парт и черная, со следами мела, таблица. Ивану Гавриловичу вспомнилась обшарпанная ветрами школа, безрукий капитан Абдурахманов, серые, пытливые глаза маршала.

— Союзники подводят? — спросил Березовский, стремясь приглушить гнев генерала, с которым так неудачно познакомился.

— Это меня не касается! — визгливо воскликнул Нечипоренко и смешно, по-петушиному подпрыгнул. — Я отвечаю не за союзников, а за свой участок фронта!

«Артист…» Командарм не понравился Ивану Гавриловичу с первого взгляда.

— Союзники драпают, — кипел генерал, — в этом нет ни малейшего сомнения! Но разве это означает, что мы с вами должны быть козлами отпущения? Разве разумно… — вдруг запнулся и резко изменил тон. — Однако приказ «Первого» не подлежит обсуждению. И я не позволю никаких дискуссий!