Илья Симанчук - Ребята из дивизии «Таран»

– Еще чего! – выпалила Наташа. – Нам уже не раз такое говорили. Прямо предлагали: давайте, мол, в санвзвод – самое женское дело. Но не тут-то было!

– Мы в санвзвод ни за что не пойдем... – тихонько, но очень упрямо сказала Маша. – Даром, что ли, школу снайперов кончали?

Видно было, что девушки все время об этом думали.

– А вы прос и тесь, чтобы вас причислили к нашей роте. Вместе будем песни петь, а?

«Хозяева» и «гости» допоздна засиделись в тот вечер: вспоминали о доме, о близких, оставшихся в Москве.

– Девчата, а вам не страшно? – вдруг спросил кто-то.

Маша только пожала плечами и улыбнулась. А Наташа задорно тряхнула копной коротко стриженных кудряшек, прищурила посветлевшие глаза:

– Хотите, я вам расскажу про мою маму?.. В пятнадцать лет она вступила в партию и Красную гвардию. Ростом – с винтовку, шинель – до пят, а шла наравне со всеми. Послали ее как-то в ночной патруль на околицу села. Так она больше смерти боялась, что вдруг бандиты отнимут винтовку. Как потом на товарищей смотреть?

А однажды белоказаки окружили отряд. Заняли красногвардейцы оборону в здании школы. Было их тридцать семь человек. Всех надо кормить, поить... Колодец же и дрова – во дворе. А он – как на ладони и простреливается насквозь.

Идет она за водой и думает: «Сейчас подстрелят, словно зайца!» Крутит ручку ворота, веревка кажется бесконечно длинной и ведро – неимоверно тяжелым. Но подымать приходится медленно, чтобы не расплескать воду. И от этого еще страшнее... Раз она так перетрусила, что захотелось бросить все и убежать. И вот тогда, рассказывала мама, на нее нашел великий гнев. «Ах, ты трусишь? Боишься? Так крути назад!» – приказала она себе и опустила полненькое ведро обратно в колодец.

Товарищи крикнули: «Что ты делаешь?» «Ведро неполное!» – ответила она и начала не спеша доставать его. Так сама наказала себя за трусость...

Знаете, ребята, я этот случай ох как запомнила! – задумчиво продолжала Наташа. – Когда начались налеты на Москву, вызвалась я дежурить на крыше учреждения, где работала. Ну, сами знаете: через плечо – противогаз, на голове – каска здоровенная, в руках – тяжелые щипцы. Обрядишься и становишься такой неповоротливой! А сказать по правде, боязно там было по ночам: лучи прожекторов по небу мечутся, «юнкерсы» хрипят, бомбы рвутся... А то вдруг вспыхнет их осветительная, и так станет неприятно – до дрожи! Будто голая стоишь...

Дома мама спросила меня как-то: «Страшно небось тебе? Дрейфишь, наверное?» А я ей в ответ: «Мне когда страшно, я говорю себе, как ты тогда: «Боишься? Так крути назад!» И выхожу на самую середину крыши!

– Тебе хорошо! – шутливо протянул Женя. – Тебе мама помогает со страхом бороться. А кто же нам, бедным, поможет?

– Сами, сами... Вон вы какие – сила!

– Студенты не подведут! – подал от титана голос Сережка.

Все повернулись к нему, и парень покраснел от смущения: он был не только самый рассудительный, но и самый стеснительный. В Автодорожном институте преподавала математику мать Сергея – Елена Николаевна, и он считал, что в глазах товарищей выглядит этаким великовозрастным маменькиным сынком. Преображался только на лыжне – шел резко, энергично, по-спортивному зло.

Титан наконец-то расшумелся вовсю. Запрыгала крышка чайника.

– Заваркой командую я! – безапелляционно изрек Женя. – Применяю особый, флотский способ. Век не забудете!

– А почему флотский? – тихонько полюбопытствовала Маша.

– Наш поэт-фантазер спит и видит себя морским волком, капитаном дальнего плавания, – усмехнулся Борис. – Земные автодороги он в любую минуту готов променять на великие морские пути.

– Ой-ой, сколько иронии, – отозвался Женя, колдуя с пачкой заварки, кипятком и своей шапкой, прикрывавшей крышку и носик чайника, из которых сочился пар. – Тебя, маловера, я в плаванье не возьму, это уж точно! А вас, девушки, непременно приглашу...

– Спасибо, но мы влюблены в авиацию, – развела руками Наташа.

– Ну что ж, насильно мил не будешь. В таком случае прошу хоть чайку отведать...

Леня смотрел на ребят и удивлялся, что еще сутки назад все они были в своем институте. Директор, к которому заглянули попрощаться, послал их на физкультурный склад. Там им выдали лыжные костюмы, ботинки, белые свитеры. Все тут же обрядились и пошли улицей Горького.

В Елисеевском на все деньги купили трюфелей и печенья. Машин на улице не было, и друзья шагали по самой середине, жевали сладости, пряча за шутками волнение. Потом Леня и Женя затянули всем знакомую песню из радиоспектакля «Три мушкетера»:

Самым трудным было прощание с родными. Сборы, напутствия, пожелания... И, конечно, слезы, слезы. Куда от них денешься?

После этих сцен путь на «Трубу» показался совсем коротким! Борька, нагнавший их, рассказал, что творилось у него дома при расставании – ну, чисто по Шолом-Алейхему! Отец и мать все отлично понимали: страна в опасности, ее необходимо защищать и их сын естественно, самый красивый, вместилище абсолютно всех талантов, конечно, должен идти на фронт. Но, как только тот направлялся к двери, они с криками вцеплялись в него. Еле вырвался!

Потом был ночлег на Трубной, в Доме крестьянина... Темнота, продырявленная огоньками папирос... Тишина, раздвигаемая взволнованным шепотом...

А теперь близится первый походный ночлег!

Девушки поднялись и стали прощаться.

– Спасибо за флотский чай, за беседу... Может, мы когда-нибудь соберемся вот так же и станем вспоминать про наши бои и походы? – мечтательно сказала Наташа. – Ну, те, что нам предстоят... Все тогда будет важно! Каждый пустяк!

Леня смотрел на нее, слушал и думал: «Где я мог видеть эту девушку? Вроде бы мы первый раз встретились! Но что-то есть в ней неуловимо знакомое: не то в лице, не то в голосе...»

Так и не вспомнив, Леня покопался в своем вещмешке и вытащил толстую тетрадь в красной обложке.

– Вот, отдаю на общее благо. Думал свой кондуит вести, но вместе интереснее. Станем коллективным Пименом-летописцем, а? Чтобы ни одна мелочь не забылась.

Идея понравилась. Но осуществлять ее взялись лишь в Тушино, куда части прибыли на обучение. И то не сразу. Там пулеметчики получили наконец «максимы» и приступили к стрельбам.

А в свободное время приспосабливали к житью доставшееся им помещение клуба. Строить нары принялись Сережа и Леня, руководить вызвался Борис. Они и так и эдак комбинировали, перекладывая на полу сцены длинные и короткие доски, толстые бруски, а язвительный Женька от души потешался над ними.